Николай Чуковский - Двое (Сборник)

Как-то раз в нелетную погоду поехал он к ней в гости вместе с тогдашним комиссаром третьей эскадрильи Виктором Михайловичем Коробейниковым.

Был Коробейников человек насмешливый и веселый. Пошли они втроем погулять — Коробейников, Федя Топорков и Нина. По деревенской улице идет им навстречу цыганка — молодая, красивая, вся в какие-то цветные шали закутана.

Коробейников кричит ей:

— Эй! Погадай!

А она:

— Да что тебе гадать, ты и сам все знаешь.

Но он не отстает: погадай да погадай.

— Я не из тех цыганок, — говорит цыганка, — которые гадают, а из тех, которые на оборонных работах работают.

Но все-таки остановилась, смеется.

А Коробейников:

— Нет, уж ты признавайся по дружбе: гадать не забыла?

— Забыть не забыла.

И пошла.

— Погадай ты мне, очень тебя прошу! — крикнула Нина цыганке вслед.

И такой голос у нее был взволнованный, что цыганка сразу остановилась.

— О чем же тебе погадать?

— Ответь ты мне, сделай милость, убьют моего мужа или нет? Я мигом домой сбегаю, тебе карт принесу…

— Этот твой муж? — спросила цыганка, поглядев на Федю.

— Этот.

— Так я тебе и без карт скажу: не убьют.

— Почему ж не убьют?

— А потому что у него талисман есть.

Вот когда это слово в первый раз выплыло: «талисман».

Нина обрадовалась, спрашивает цыганку:

— Что тебе дать за гадание?

А цыганка:

— Вот еще! Стану я у тебя брать! Может, я богаче тебя, ты почем знаешь?

Об этом разговоре Коробейников нам со смехом рассказывал, но потом перестал смеяться, когда оказалось, что действительно талисман есть. Напротив, он очень был недоволен, потому что не любил предрассудков.

О талисмане проболтался техник Сидоров. Долговязый, костлявый этот техник до того Топоркову был предан, что все дивились. С тех пор как Топорков вывез его на своем самолете с острова, он к Топоркову привязался. Человек он был одинокий, бессемейный, никому на свете даже писем не писал, и вся жизнь его стала — Топорков и его самолет. На аэродроме у самолета проводил он и день и ночь — все что-то чистит, чинит, заряжает. В самые зверские морозы не загнать его было в землянку, даже обедать забывал ходить — такой упрямый! Ну, конечно, самолет Топоркова всегда в лучшей готовности,- с таким техником можно жить, забот не зная.

О Топоркове он хлопотал, как о самолете. Был он Топоркову вроде няньки: всегда посмотрит перед вылетом, как он одет, да все ли на нем застегнуто, да смазаны ли щеки жиром, чтобы не поморозиться, да не налип ли снег на унты. По вечерам его спать загонял, чтобы успел Топорков выспаться, кипятил ему чай на старте, сам относил в самолет да еще дул в стакан, чтобы Топорков не обжегся. Даже Нине один раз отправил подснежной клюквы: ей, мол, в ее положении нужны витамины. Впрочем, Нину он не любил — ревновал, что ли.

При всей своей упрямой замкнутости проболтался он как-то приятелям, что Топорков в каждый полет берет с собой плюшевого мишку, и давно уже — с начала войны. Мишка этот хранится у Сидорова, и Сидоров перед каждым полетом сует его Топоркову в кабину, не знаю уж, в какое место. И Топорков в бою, в минуту опасности, непременно коснется его рукой.

От приятелей Сидорова стало это известно всему полку.

Многие даже видели мишку, и все заговорили, что у Топоркова есть талисман.

Коробейников, признаться, даже расстроился и рассердился: серьезный человек, серьезнейшим делом занят, и вдруг к этому делу такой вздор примешал. В этом духе рассуждал он с многими нашими летчиками и техниками, и все слушали его и с ним соглашались.

В конце концов Коробейников решил поговорить С самим Топорковым. К решению этому он пришел не без колебания: отняв мишку, в которого Топорков верит, если только Топорков в него верит, он может лишить его уверенности в себе, столь необходимой в бою. Но, поразмыслив, он пришел к выводу, что подобные опасения недостойны ни его, ни Топоркова, а потому к разговору все-таки приступил, начав его так:

— Ты веришь в мишку?

Топорков подумал, нахмурился и ответил:

— Нет.

— Чего ж ты его возишь с собой?

— Так Нине спокойнее, — сказал Топорков.

Но Коробейников гораздо меньше интересовался Ниной, чем Топорковым.

— А тебе спокойнее? — спросил он,

— Раз Нине спокойнее, спокойнее и мне.

На этом разговор оборвался, и Топорков продолжал летать с мишкой.

Как-то раз в феврале к нам на командный пункт дозвонилась санитарка, работавшая вместе с Ниной в госпитале, и вызвала Топоркова к телефону. Она сказала ему, что у Нины роды начались еще вчера с вечера, что проходят не совсем гладко и что до сих пор она еще не родила.

У Феди все лицо вдруг стало мокрым — в мелких капельках, как в бисере. Он повесил трубку и пошел к командиру полка проситься, чтобы отпустили его на несколько часов к жене. Но тут в полк позвонили, что к Кобоне, перевалочному пункту на берегу озера, двигается группа «Юнкерсов» — бомбить грузы, предназначенные для Ленинграда. И командир полка приказал Топоркову вылететь.

Случилось так, что за день до того две эскадрильи нашего полка ушли на другой аэродром для выполнения одной короткой, но важной операции, а третья эскадрилья, в которой был и Топорков, полчаса назад поднялась почти вся в воздух на прикрытие транспортных самолетов, возивших грузы через озеро. И на аэродроме оставалось только два самолета -Топоркова и его ведомого, сержанта Тоболкина, недавно прибывшего из школы.

День был с утра морозный, ясный, но сейчас, к полудню, с озера уже ползла муть, и синева неба бледнела. Топорков побежал к самолету по слепящему твердому снегу. Сержант Тоболкин едва поспевал за ним.

— Ты только не отрывайся, — сказал Топорков, — и делай, что я.

Сидоров уже запустил мотор и помог ему вскочить в кабину. Топорков взлетел и направился прямо к озеру, поспешно набирая высоту. Он раза два обернулся, посмотрел, идет ли за ним Тоболкин. Тоболкин послушно шел за ним в хвосте, не отставая.

Потом Топорков увидел пять «Юнкерсов» — они шли черной цепочкой один за другим, и очертания их слегка расплывались в дымке. Пушинки зенитных разрывов возникали то справа от них, то слева.

Топорков развернулся и пошел на сближение. Когда передний «Юнкере» возник перед ним в прицеле, распластав все увеличивающиеся крылья, он привычно дотронулся рукой до того мягкого шерстистого предмета, который лежал у него сбоку на обычном месте. «Юнкере» уже вел огонь, размахивая в воздухе огненными жгутами очередей, но Топорков продолжал идти на сближение, широкими рывками швыряя машину из стороны в сторону.

Стрелять он начал с пятидесяти метров. «Юнкере», окутанный дымом, накренился на левый бок. У Топоркова не было времени смотреть, что с ним будет дальше, потому что еще четыре «Юнкерса» были впереди. «Тоболкин добьет его», — подумал он с надеждой и сразу увидел второй «Юнкерс»,