Николай Осинин - Железная команда

— Что было вчера — все помнят, — сказал он с холодным бешенством. — А сегодня дезертиров не задерживать, останутся только настоящие пионеры.

— Никит, я с тобой! — поспешно воскликнул Орешик.

— Погодите шуметь, — сказал рассудительный Митька.

— В самом деле, что есть будем?

— В лесу должны быть грибы? Должны! Ягоды тоже, — упрямо продолжал Никита.

— Грибы только-только начинаются, поди, не наберешь еще. Земляникой сыт не будешь, это точно. Да и не густо ее здесь.

— Ну, щавель, коренья там какие-нибудь… — уже менее уверенно протянул Никита. — Я читал…

— Ха, читал! — Олег презрительно рассмеялся. — Ясное дело: городской. А приходилось тебе коренья кушать?

— Придется — траву буду есть!

— Товарищи! — вмешался в спор Швабля, жестом оратора призывая к вниманию. — Не отчаивайтесь! Вы забыли, что у нас сохранилось оружие и патроны. Я буду снабжать вас дичью.

— Молчи ты, водоплавающий! — мрачно произнес Митька. — От твоего «снабжения» ноги протянешь.

— Жив будешь, ну, может, что резвиться не захочешь. Не беда!.. Когда у знаменитого путешественника Смита во время песчаной бури исчезли верблюды, знаете, что сказал Смит своим верным шутникам? «Мужайтесь! — сказал он своим верным спутникам, — мы сели на мель! Но я оторву голову всякому, кто посмеет предаваться унынию. Самое главное — сохранить энтузиазм. Вперед, к новым потерям!»

Один по одному ребята примкнули к Никите. Олег замолчал, и с ним больше никто не заговаривал.

Решено было попытаться отыскать бычка с поклажей: не мог он далеко убежать.

Лева, насвистывая марш тореадора, пошел охотиться вдоль речки, где в камышистых мочажинах вчера вечером крякали утки. Остальные участники похода перебрались через Суетинку и углубились в лес.

Никита и не заметил, как отбился от товарищей. Шли «цепочкой», свистели, перекликались. Потом он набрел на грибную полянку. Пока собирал подберезовики, все время слышал голоса ребят, а когда побежал догонять, они почему-то пропали.

Долго метался Никита по лесу, кричал до хрипоты — безрезультатно. Слишком далеко углубился в лес.

Заблудился? Ничего! Вот когда всерьез начинается тренировка. И не тренировка даже, а настоящее испытание мужества!..

…«Звездолет» опустился благополучно. Отважный космонавт медленно открыл люк и выбрался, наружу. Кругом были непролазные колючие заросли — синие, черные, в красных чешуйках.

…На всем лежал таинственный полумрак. Каждый шаг был сопряжен со смертельной опасностью. Но космонавт, внимательно озираясь по сторонам, дерзко двинулся в путь на запад.

…Вот ямки. Это, несомненно, следы неведомого живого существа. Не какого-нибудь там медведя, которого и бояться-то нечего, а следы настоящего чудища!

…Перед глазами скользнула зловещая тень. Кто это? Затаилось? Ползает оно или прыгает? А может, у него еще и крылья? Вылетит, цап жертву когтями!

— Чертик, Чертик, Чертик!

Никита, продираясь сквозь густой калинник, вздрогнул: голос был незнакомый и говорил непонятно. То смолкал, то появлялся в другой стороне и настойчиво повторял одно странное слово.

Сколько Никита ни крался, а выяснить не мог, кто это бродит в лесу. Он только разобрал, что зовут чертика. Что за чертовщина?

Потом голос умолк. А через некоторое время взволнованный следопыт каким-то до предела обострившимся чутьем угадал, что тот, кого он выслеживал, сам из чащи наблюдает за ним и крадется сзади.

Никита раскрыл оба лезвия складного ножа и, холодея от собственной отваги, вышел на открытое место.

— Эй, кто там? — с вызовом крикнул он, вглядываясь в чащу калинника так, как будто перед ним были неведомые марсианские заросли.

Среди высокой травы показалась черная звериная морда. Зарычала и скрылась.

Никита попятился. Сердце работало со скоростью поршня на мотоцикле. Но отступать надо без паники: все время лицом в ту сторону, откуда грозит опасность…

Выбрался к Суетинке ниже стоянки отряда метров на пятьсот. В лагере пылал большой дымный костер. Возле него толпились ребята и по команде хором кричали:

— Ни-ки-та!

…Все были в сборе. Возле разлапистой черемухи на привязи стоял знакомый черный бычок: нашли-таки! У входа в шалаш лежали сумки и рюкзаки. А возбужденные пережитыми испытаниями путешественники с голодным блеском в глазах заглядывали в ведро над костром, где булькала похлебка.

К немалому удивлению Никиты, в ведре варилась какая-то дичь. Швабля с заостренной палочкой и ножом в руках приплясывал около костра, хвастался своими охотничьими успехами:

— Лежит, я — трах! Еще один. Я с другого ствола — бах! Третья под облака взвилась. Приложился — бабах!

— С третьего ствола? — ехидно осведомился Олег.

— Перезарядить успел. Да вон они — три крякаша в котле. Факт!

— Для крякашей мелковаты, — заметил Семга. — Чирки, наверно. Где их головы? Я посмотрю.

— В речку выкинул, когда потрошил. — Лева поддел палочкой дичь со дна ведра и потыкал в нее ножом. — Кажись, упрела. С лучком, перчиком, прямо вместе с пальцами съедите. Навались!

Ведро было снято с огня. Исходившие голодной слюной путешественники дружно окунули ложки в похлебку.

Семга, обжигаясь, сделал глоток-другой, помедлил.

— Что-то не очень…

— Что, не очень? — Повар протиснулся к ведру. — Тоже мне знаток… Шеф-повар!

— Недосолено.

— А-а, может быть, — согласился Лева.

Никита после нескольких ложек похлебки сплюнул на землю.

— Это варево голодная собака есть не будет.

— Значит, не очень голодная, — спокойно ответил Швабля, — пусть еще побегает по лесу. Тоже мне путешественник! Кричал: будем питаться кореньями! А сам от дичи нос воротишь.

— Пахнет чем-то невкусно, — принюхиваясь к похлебке, заключил Митька, — вроде дохлой псиной… Ты им внутренности, что ли, подавил? И не вымыл, наверно, как следует.

Швабля разозлился.

— Не квакала у вас голодная лягушка в брюхе, вот вы и проявляете недовольство. Кому невкусно — катись от котла!

Однако от ведра никто не отошел, даже после того, как Швабля объявил, что вместо уток сварил… сорок.

— Ну то-то! Зажмите носы и лопайте!

После обеда солнце загнало путешественников в шалаш. Никита остался под черемухой, чтобы продолжить запись в дневнике похода, но так ничего и не написал. Одна назойливая мысль не давала покоя: кто в лесу звал чертика? Ребятам он об этом случае умолчал, боясь, что будут смеяться: опять, мол, с перепугу почудилось. Сидел, сидел, прикрыл глаза — и уснул.

Как будто в ту же минуту Швабля разбудил его.

— Опять удрал!

Оказалось, снова сбежал бычок. Подумали, что отвязался. Но на сучке, возле того места, где он был привязан, увидели листок бумаги, вырванный из Никитиного дневника. На нем было написано: