Николай Осинин - Железная команда

— До завтра! — Коричневые Борькины глаза почему-то радостно засияли, и он помчался прочь.

— А там кладбище было! — крикнул он с другой стороны улицы.

— Не пугай!

Меня слегка передернуло. В голову заранее полезла чертовщина из Гоголя и Эдгара По.

Хорошо Анхеле, у нее автомат…

Но о том, чтобы не пойти на пустырь, не могло быть и речи.

Желтоухая собака надеется, что я струшу, и готовится высмеять меня завтра в школе. Вот его месть! Правильно говорит мама: мужчины коварны!

Нет, легче смерть, чем позор!

День у меня расписан по минутам (иначе не хватает времени на языки). Я сделала письменные по химии и алгебре. Немецкий учила, гладя белье.

Но белье почему-то не гладилось.

— Мам, утюг испорчен!

— У меня только что нагревался… Куда ты собираешься? Уже восьмой час!

Вот именно, только восьмой. Позже ты, голубушка, не отпустишь.

— К девочкам. За словарем.

Маминых наставлений вслед я уже не слышала.

На улице было темно и ветрено. Сухой снег колол лицо. Я посидела на скамейке недалеко от дома. С полчаса или больше. Пора. В конце концов, минуты ничего не решают.

Потом я бежала, петляя по улочкам. Не то, чтобы я боялась, — вовсе нет. В городе чего бояться? Просто одной как-то неудобно ходить медленно в такое время. Прохожие попадались редко.

Вот и парк. Он был освещен (я думала, что по ночам парк бывает освещен только летом). Но, несмотря на освещение, шаги мои замедлились. Темные улицы не так действовали на нервы, как этот залитый светом и совершенно пустой парк.

Снег скрипел под капроновой подошвой моих ботинок. Я пробиралась по широкой расчищенной дорожке, держась теневой стороны.

«Прямо, как индеец-лакандон, выслеживающий врага!» — хвалила я себя, гордясь собственной смелостью.

Вот аллея кончилась. Я стала в тень, осмотрелась. Впереди был пустырь. Мне сразу сделалось очень холодно при виде снежных бугров. Что под ними? Мертвецы? Я, конечно, не верю, что они могут вставать, тем более — гоняться за живыми. Но огромные черные деревья скрипели, стонали. Казалось, им тоже холодно и страшно.

Меня морозило все сильнее. Если я простою еще минуту, закоченею насмерть.

И, затаив дыхание, я ступила на одну из многочисленных тропинок, пересекавших пустырь.

Жуткое место! Прямо как в повести Марлинского. Жди прыжка злодея или мертвеца…

И тут я услышала… Нет, почуяла… Что? Не могу точно сказать… Снег! Так хрустит снег под осторожными, крадущимися шагами.

Вдруг огромная страшная черная тень через сугробы рванулась ко мне. Земля качнулась. Звон — от ушей до пят, перед глазами — искры, а может, и черти в зеленую крапинку…

Тень отпрыгнула, вжалась в дерево. Я, будто парализованная, не могла шелохнуться.

Когда ко мне вернулась способность воспринимать материальный мир, я сообразила, что тень живет не сама по себе, она принадлежит какому-то человеку. Он стоял довольно далеко от меня, возле дерева и, как показалось, раскачивался. Впрочем, должно быть, покачивалась от ветра низко висящая за ним лампочка, оттого тень меняла размеры и шевелилась.

— Пьяный! — решила я.

Оставаться наедине с пьяным не лучше, чем с нечистою силой. Вытерплю. Анхеле Алонсо приходилось переживать не такое. Автомата у меня нет, но ноги имеются.

Я свернула на другую тропку и, крадучись, побежала к столбу. Это было последнее, что я сознательно делала в парке…

Тень черной пантерой прыгнула из-за берез под ноги. Самолюбие и все остальные чувства выпорхнули из меня вместе с душой. Из груди вырвался какой-то крик, наверное, не совсем воинственный. А ноги уже несли. Деревья мелькали по сторонам, словно штакетник ограды. А за спиной все равно чудилось чье-то настигающее дыхание, как у гуанако в зоопарке. Впрочем, и гуанако вспомнился много позже…

На выходе из большой аллеи, куда сходились все лыжни и тропинки, мы столкнулись нос к носу…

— Борька?!

Я несколько секунд молча глядела в его большие и немного ошалелые глаза. Потом повернулась и бросилась прочь. Я бежала мимо освещенных скамеек, заколоченных киосков, щитов.

Борька! Так это был он! Шпионил за мной!

Я продолжала слышать его топот — он бежал следом. Парк остался позади. Сбавила темп на какой-то темной улочке. Борька дышал мне в затылок. Я чувствовала это, хотя ни разу не обернулась. Честно говоря, мне уже понравилось, что Борька бежал за мной, а не в другую сторону. Я, не оглядываясь, еще умерила шаг.

Куда же я прусь?

Однако остановиться почему-то не могла.

Где мы находимся — я поняла у проездного туннеля. До моего дома отсюда было километра три, если не больше. Ничего рванула!

Мы вышли из туннеля. Сильный порыв ветра чуть не сбил меня с ног, Борька поддержал, а затем отдернул руки, точно я была раскаленным куском железа. До этой минуты я и была раскаленной, но тут мне стало отчего-то смешно и злость пропала.

— Здорово, прямо как в Андах! — крикнул он, уловив перемену в моем настроении.

— Где твои перчатки? — крикнула я.

— Здесь «труба»! Держись за мной!

— Какая труба? Где?

— Ну, ветер здесь, как в трубе! Держись!

Мы остановились под укрытием многоэтажного дома.

— Покажи руки, — сказала я.

Он замялся.

— Покажи руки! — повторила я тверже. — Пошевели пальцами!

Он помахал руками.

Я сняла двойные мамины варежки (как хорошо, что я их вместо своих перчаток схватила!) и стала натягивать их на окоченевшие Борькины конечности. Он задергался, но я строго прикрикнула.

— А ты как же? — спросил он.

Я засунула руки в рукава, сделав их «муфточкой».

— А у меня рукава узкие. Ужались они, что ли, с прошлого года, — промямлил он, как бы оправдываясь.

Мы шли по улице. Ветер крутил и колючим бесом кидался в лицо.

— Зря мерз на пустыре. Я могла не прийти!

— Все равно бы пришла. Я тебя знаю.

Мне стало смешно: он знает то, чего не знаю я!

— А ты что про Анды кричал?

— Там ветры знаешь какие? Стефенс пишет…

Любопытно. Стефенса я не читала — его переводов на русский нет, как мне известно.

— Стефенс — это да! — продолжал Борька. — Здорово у него про майя…

Слушать Борьку было интересно, хоть и перевирал он многое. Вскоре я поняла, что читал он не Стефенса, а Норберта Фрида, который обильно цитирует знаменитого исследователя центральной Америки. Но я слушала Борькин вдохновенный рассказ. Борька ужасно здорово описывал древние обряды майя, великолепие их храмов, пестрые одежды жрецов и знати.

— А ты знаешь про колодец Чи-Чен-Итцы?

— Немного, — признался Борька.

— У древних майя существовал обычай во время весенних молебствий сбрасывать в этот колодец самую красивую девушку. Представляешь, синее небо, солнце и торжественная процессия. Все выстраиваются перед водоемом и поют. Жрецы читают молитвы, заклинания. Выводят красавицу в белом… Потом женский крик, всплеск, и черная вода в глубине колодца скрывает еще одну жертву…