Николай Дружинин - Жила-была девочка…

— Ну вот! — обрадовался Гошка. — Тогда на…

— …чали! — подхватила Татка.

Это был четко усвоенный ею сигнал к началу уборки, в которой, по твердому убеждению Татки, ей отводилась далеко не последняя роль.

Гошка торопился. Убрать в комнатах — дело нетрудное. Но был еще огород с десятками больших и малых грядок, на которых прямо на глазах лезли из земли сорняки. Это было поистине героическое племя. Их вырывали руками, рубили тяпками, топтали ногами, а они с удивительным оптимизмом тянулись к солнцу, обгоняя в росте все овощи, обходясь без полива, рыхления и всего прочего, без чего не хотела расти даже обыкновенная картошка. Был и сад. Небольшой, с десятком яблонь и груш, с вишневыми и сливовыми деревьями, с кустами смородины и крыжовника. И все это надо было привести в такое состояние, чтобы матери потом не возиться. Да и когда ей?

Закончив с уборкой в доме, Гошка установил подпорки под яблоневые сучья и взялся за искоренение сорняков, не обращая внимания ни на красоту вокруг, ни на неугомонный птичий писк в садовых ветках.

Мало времени в запасе у Гошки. Всего пять-шесть дней. А потом он уедет. На целых два месяца. Конечно, совсем бы неплохо отдохнуть летом где-нибудь в лагере или даже дома. Но матери одной приходится трудновато, и Гошке надо ей помогать. В прошлое лето он с удовольствием поработал в бригаде буровиков, приехавших в их район искать воду. Так они ему, во всяком случае, сказали. Нашли они воду или нет — для Гошки осталось тайной. По крайней мере, ни из одной скважины, что они набурили за лето, вода не хлынула ни разу. Но подработал он неплохо, хотя полевые в бригаде не платили. А на этот раз — с полевыми. Правда, придется куда-то ехать, но это уже не страшно. Только нужно перед отъездом все в огороде привести в порядок, чтобы не пришлось потом матери мучиться тут одной.

Вот и торопится Гошка.

…Мама пришла уже тогда, когда в комнатах был полный порядок и на плитке, под присмотром Татки, кипела вода.

— Ну как вы тут? — поинтересовалась она, ставя тяжелую сумку у двери.

— Хорошо! — доложила Татка. — Вода уже кипит, а братик в саду, рвет траву на грядках. А ты вкусненького чего принесла?

— Нет, Таточка! — вздохнула Мария Андреевна. — Иди к Гоше, скажи, чтобы он тебе морковку вырвал. И пусть идет домой.

— Вчера морковку… И сегодня морковку. Такая большая сумка и ничего в ней вкусненького… А морковка совсем еще маленькая, — вздохнула Татка, направляясь к двери.

Мария Андреевна промолчала. С тех пор, как не стало мужа, ох! как не просто было удовлетворять Таткины желания. Отец ведь никогда не приходил домой с пустыми руками — всегда что-то нес Таточке. Да и сама Мария Андреевна не забывала о дочери. А теперь лишних денег в доме не стало, и все реже и реже перепадало Татке «вкусненькое».

— Звала, мам?

Гошка, улыбаясь, стоял на пороге.

— Звала, — кивнула Мария Андреевна, выкладывая из сумки покупки. — Девочка Смирнова с тобой учится?

— Это Юлька? Со мной. А что?

Гошка встревожился: просто так мать не спросит.

— Ты с ней дружишь?

«Со шпаргалкой засыпалась, — подумал вдруг Гошка испуганно. — Но почему же она мне ничего не сказала? Вот это да!» Вздохнул, краснея, признался:

— Дружу.

— И как она?

— А ничего… Нормальная. — Теперь Гошка мучительно ожидал продолжения.

— Ты у них в квартире был?

— Нет. А что?

Мать долго молчала. И вдруг сказала:

— Нельзя тебе дружить с ней. Она очень плохая девочка.

— Это Юлька-то плохая? — удивился Гошка. — Ты что, мам?

— Молчи! — непреклонно сказала мать. — Дружить с ней я тебе запрещаю. Ты меня понял?

— Нет, — честно сказал Гошка. — Не понял.

— Она очень плохая девочка, — повторила мать.

— Этого не может быть, — уверенно сказал Гошка. — Я ее уже давно, целый год знаю. И она…

— Сейчас же прекрати спорить, — вдруг крикнула мать. — Я запрещаю тебе дружить с ней!

Гошка остолбенел. Не оттого что мать запретила. Такое было и раньше, и Гошка никогда не восставал против ее запретов. Но мать повысила голос, закричала, сердито сверкая глазами и оттолкнув от себя сумку. Такого не было никогда. И может быть, поэтому, побледнев, сжавшись пружиной, он тихо сказал:

— Я не верю, что она плохая.

Он ждал взрыва, но мать как-то сразу успокоилась.

— Хорошо, — сказала она. — Вечером к нам придет Софья Леонидовна, Женина мама. И если ты не веришь мне, то послушай ее.

И Гошка замолчал. Он хорошо знал эту полную, всегда тщательно одетую и модно причесанную женщину. Она была постоянным членом родительского комитета школы, часто бывала на уроках в классах, и ребята ее побаивались.

До самой темноты ожесточенно работал Гошка на огороде, со страхом ожидая прихода Софьи Леонидовны. Что же она скажет? Неужели она знает о Юльке что-то такое, чего не знает он и что в корне должно изменить его отношение к этой, всегда тихой и очень застенчивой девочке? Что она знает?

…Когда Гошка вернулся с огорода, мать и Софья Леонидовна пили чай. В уголке одиноко сидела притихшая Татка.

— Здравствуйте! — сказал Гошка, с неприязнью глядя на гостью.

— Здравствуй, Гоша, — милостиво кивнула Софья Леонидовна. — Твоя мама сказала мне, что ты не хочешь ее слушаться. Это верно?

Вопрос был построен так, что любой ответ на него был не в пользу Гошки. И он осторожно пояснил:

— Я слушаюсь. Только я не верю.

— Ах, не веришь? — страшно удивилась Софья Леонидовна. — Ты не веришь своей маме?

И снова отвечать было нечего. Гошка переступил с ноги на ногу, с мольбой посмотрел на мать.

— Ты послушай, — сказала мать, поймав его взгляд.

— Да, послушай, — оживилась Софья Леонидовна. — Юля — очень опасная девочка. Ее мать — пьяница, пропойца. У них на квартире каждый день происходят разные кутежи и попойки, у них каждую ночь остаются ночевать мужчины. Ты понимаешь?

— А Юлька тут при чем? — в упор спросил Гошка.

— Боже мой! Но она же… Она — там! Она в этой компании. Конечно, пьет водку, гуляет. Какая мама, такая и дочка. Яблочко от яблони далеко не укатится.

— Неправда! — упрямо повторил Гошка.

— Сходи, — просто сказала Софья Леонидовна. — Сходи и посмотри сам. Женечка была и все видела своими глазами. Слава богу, она не такая упрямица, как ты, и сразу послушалась меня. Теперь она с этой девочкой уже не дружит.

Она снова повернулась к матери:

— Вот как, Мария Андреевна, дети нам уже не верят. А ведь я не просто так говорю. Я ведь ездила, специально ездила в тот дом, где они раньше жили. Ни времени не пожалела, ни средств.

«На автобус-то», — злорадно отметил про себя Гошка.

— Но уж зато все узвала, все до точности проверила. Мужа из дома выгнала, дочь осиротила, любовника имела, под судом и следствием была… А теперь и дочку свою втянула в эту компанию, на пару гуляют. И мне же и не верят. Так пусть, пусть сам убедится. Сходи, Гоша, сходи, тут недалеко.