Николай Дружинин - Жила-была девочка…

Юлька часто встречала эту четверку в городе. Один раз наблюдала, как они, торопясь и оглядываясь, сливали остатки из пустых бутылок, огромным штабелем стоящих в ящиках позади магазина. А пьяных, бредущих куда-то по улице, визгливо-шумных, не замечающих никого и ничего вокруг, видела не раз.

Почему-то их не трогали. Четверка спокойно отиралась возле магазинов, проходила мимо милиционеров, пела песни, сквернословила, а их лишь провожали взглядами, осуждающе покачивали головами, не принимая никаких мер.

Правда, Юлька слыхала, что однажды их пытались отправить в вытрезвитель. Но четверка подняла такой визг и шум на улице, что смущенные милиционеры посчитали за благо поскорее отойти подальше.

В квартиру Юльки они приходили нечасто, только по выходным, когда дома была мать.

Тимофеевна с притопами покрутилась по залу, шлепнулась на диван рядом с недоуменно смотрящим на женщин Борькой, высоко задрала ноги, обнажив грязное белье и волнами спустившиеся чулки.

— Гуляй, бабоньки!

Зажав ладонями пылающие щеки, Юлька беспомощно стояла на кухне. Кто поможет, куда бежать от этих пьяных выкриков, соленых частушек, гогота, рева и визга? Если бы был папка… Если бы был хотя бы кто-то… Если бы…

— Чего прижалась?

Мать, удивительно ожившая, почти веселая, стояла в дверях.

— Давай, чего есть, на стол!

— Мамочка!

— Кому сказала?

— Там же только Борьке на обед осталось…

— Не сдохнет. Живо!

Пряча клокочущую в груди ненависть, ставила Юлька на стол остатки вчерашних закусок. Потом подошла к Симе, держащей на коленях Борьку.

— Дайте его.

— Не трожь! — ответила за Симу Тимофеевна. — Пусть ангелок с нами побудет. И ты присядь. Опрокинем по стакашку? А?

— Рано ей, — хмуро сказала мать.

— Рано? — искренне удивилась Тимофеевна. — В пятнадцать-то лет? Ха-ха-ха! Да я в ейные годы и пила во всю ивановскую и с мужиками будь здоров…

Юлька опрометью бросилась на кухню, схватила учебник геометрии и выскочила на лестничную площадку. «Куда же теперь?» — ужаснулась она.

Там, в доме, где Юлька родилась и провела свое детство, у нее было много друзей, которых она давно знала и которым безгранично доверяла. Здесь же настоящих друзей у нее не было. Даже к Алевтине Васильевне после случайно подслушанного разговора Юльку уже не влекло.

А все — Тимофеевна! Нашептала пьяной матери, уговорила, и сменяла мама квартиру. Главным для нее было то, что за их квартиру обещали «придачу». Никакой «придачи», конечно, если не считать нескольких бутылок водки, выпитых при обмене, мать не получила. Обманули их Тимофеевна и ее родственник, живущий теперь в их старой квартире.

Впрочем, мама об этом не жалеет и про обман давно забыла, простив Тимофеевне все ее грехи. Здесь, на окраине, куда вольготнее чувствует себя она и вся ее компания. И нет им никакого дела, что стоит Юлька на лестничной площадке и некуда ей зайти. Даже в сквер не пойдешь в этом сверхкоротком халатике. А в школе сегодня консультация. Что же делать-то? Что?

Юлька беспомощно заметалась по узкой площадке перед закрытыми, неприветливо смотрящими на нее дверями.

«Люди, большие люди! — с отчаянием думала Юлька. — Ну почему вы такие? Почему прячетесь за дверями, не хотите видеть, что делается рядом с вами? Почему не прогоните всех этих страшных людей, почему не поможете мне? Я же не справлюсь с ними!»

— Ты чего, доченька?

Алевтина Васильевна смотрела на Юльку из-за полуоткрытой двери сочувствующе и печально.

— Так, — ответила Юлька, отводя взгляд.

— А-аа! — понимающе протянула Алевтина Васильевна, прислушиваясь к пьяному визгу из-за двери. — Заявились, ни дна им, ни покрышки. Иди-ка ты к нам.

— Нет!

— Иди, иди, глупенькая. Чего застеснялась? — вышла из двери, осторожно взяла Юльку за локоть. — Пойдем, голубь мой. Книжка вон у тебя. Стало быть, экзамены… Вот и посиди у меня, поучи, что надо. Идем, идем!

Не раз забегала Юлька в эту квартиру, но обычно дальше двери не шла и долго не задерживалась. Получив из рук Алевтины Васильевны то, что просила, стыдясь и краснея, торопливо уходила обратно. А тут потянула ее Алевтина Васильевна дальше, в комнаты.

— Юлька? — удивленно и обрадованно прогудел муж Алевтины Васильевны. — Вот молодец, что пришла! Ну проходи.

Он всегда улыбается — толстый, но удивительно подвижный и постоянно приветливый Александр Сергеевич. И Юлька невольно улыбнулась ему, сразу почувствовала себя спокойной и уверенной рядом с этим большим и сильным на вид человеком.

— А мы тут сидим с матерью, тоску давим, — сказал Александр Сергеевич. — А сейчас вместе завтракать будем.

— Я уже, — засмущалась Юлька. — Спасибо!

— А мы еще раз!

— Но я не хочу.

— А мы через не хочу! Мать, корми!

Юльку все же усадили за стол. И как-то вышло само собой, что под шуточки и смешки Александра Сергеевича и молчаливые улыбки Алевтины Васильевны она ела, пила чай, забыв о своих переживаниях на лестнице, о пьяных женщинах и о страшно коротком халатике. Так покойно и мило было ей за столом с этими простыми людьми. Поэтому безропотно позволила увести себя после завтрака в маленькую комнатку, где стоял большой письменный стол, диван и широченный книжный шкаф, доверху набитый книгами.

— Сиди и учи тут, сколько тебе влезет, — в последний раз улыбнулся Александр Сергеевич, оставляя Юльку одну.

Это был совсем иной, давно забытый Юлькой мир тишины, покоя и уюта. Солнечные лучи широко и свободно смотрели в большое окно, высвечивая край полированного стола, широкую ковровую дорожку на полу, пригревая Юлькины плечи.

Здесь даже голова соображала не так, как на кухне, и многое из того, что читала Юлька, становилось понятным сразу, укладывалось в памяти без напряжения и усилий. Формулы, выводы и теоремы не казались теми непроходимыми дебрями, которые только и созданы для того, чтобы бесконечно путаться в них. И Юлька разбиралась с увлечением, удивляясь, что все это, оказывается, может быть интересным и понятным.

— Юленька, иди-ка обедать!

— Разве уже обед? — очнулась Юлька.

— Обед, доченька, давно уже прошел. К ужину дело идет.

Только теперь заметила Юлька, что не греет солнце ее спину, а косо смотрит откуда-то сбоку, освещая книги в шкафу.

Обедали вдвоем с Алевтиной Васильевной. Сюда, на кухню, сквозь плотно прикрытую дверь на лестничную площадку и даже сквозь стену прорывались пьяные женские визги, и Юлька притихла, прислушиваясь к ним с болью и недоумением. Как не вязались они с видом этой чистой, опрятно убранной кухоньки, с той тишиной и покоем комнаты, где Юлька так хорошо провела несколько часов.

— И куда же власть-то городская смотрит? — неожиданно вздохнула Алевтина Васильевна. — Люди куда смотрят? Их же, алкашек этих, от мира прятать надо. Это же зараза, язва сибирская, а не люди по земле ходят.