Аркадий Минчковский - 13 разных историй

— Цыц, Великан! Отдыхать! — погрозил ей пальцем Серёга. Собачонка замолчала, зевнула и опять улеглась на своё место.

Отец Елкина увидел нас в зеркало и улыбнулся :

— Входите, друзья-товаршци.

А мы смотреть на него не могли. Я кусал губы, чтобы не расхохотаться, а Лёвка даже весь трясся. Мы боялись, что вот сейчас Ёлкин выкинет какую-нибудь штуку и мы засмеёмся, как полоумные.

Я нарочно стал рассматривать комнатку. Стены её были сплошь завешаны афишами, с которых подмигивала клоунская рожа Серёгиного отца. Но тут как раз потух и снова зажёгся свет. Так было два раза.

— Пора, идите, — сказал Евгений Ёлкин.— Жаль, времени нет, надо бы побеседовать. . . Ну, как-нибудь поговорим.

Тут мы со Смаковым не выдержали, прыснули со смеха и выбежали из комнатки. Ещё бы! Только представить себе этот разговор.

Во втором отделении, как только появился ковёрный, ему захлопал весь цирк. А потом произошло самое для нас удивительное.

Выступал фокусник, которых в цирке называют манипуляторами. Фокуснику помогала женщина в таком блестящем платье, будто оно было сделано из зеркала. Между прочим, она взяла у одного дядьки из публики шляпу и отдала её манипулятору. Тот разбил над шляпой два яйца, потом в неё чего-то полил, разжёг пламя и вытащил из него двух белых голубей. Потом шляпу вернули дядьке, который очень удивился, что с ней ничего не случилось... После манипулятора на арену выбежал Евгений Ёлкин. За ним следовал пёс Великан. Клоун притащил табуретку, ведро с водой и огромный бидон с надписью «Огнеопасно!». Великан тащил в зубах большой коробок спичек. Клоун заявил, что тоже будет показывать фокусы. Он разложил свои вещи и попросил у кого-нибудь шляпу или кепку, но ему никто не давал. Тогда Великан побежал по барьеру вокруг арены, увидел нашего Серёгу Ёлкина, прыгнул ему на колени и, выхватив зубами из его рук кепку, под смех всего цирка стремглав кинулся с нею к ковёрному. Сергей привстал с места, но клоун очень вежливо перед ним раскланялся, и наш Ёлкин, махнув рукой, сел.

Тут-то и начались фокусы. Клоун взял свой бидон и налил в него горючего. Потом он зажёг спичку и опустил её в кепку. Из неё показалось пламя. Ковёрный стал раскланиваться перед публикой, но тут вдруг все увидели, что пламя разгорается в огромный костёр. Наш Серёга опять привстал и перепуганно глядел на свою кепку. Клоун тоже испугался, стал кричать и бегать с ведром воды вокруг табуретки. Он старался залить пламя, но не попадал в него, а всё время обливал бегающего рядом Великана в пожарной каске. Тут раздался взрыв. Клоун и его помощник-пёс отлетели в сторону, а пламя исчезло. Ковёрный стал осторожно подступать к табуретке, на которой дымились остатки кепки. Наш Серёга Ёлкин перешагнул через барьер и пошёл на арену. Великан лаял на него и не подпускал к отцу. А ковёрный в этот момент с удивлением вертел на руке кепку, от которой остались только обруч околыша и козырёк. Тут Серёга Ёлкин заплакал и стал вытирать кулаками глаза. Честное слово, нам со Смаковым, как и всем в цирке, сделалось жаль его, но и от смеха удержаться было нельзя. Но тогда вдруг под табуретку нырнул Великан и выскочил навстречу Серёге с целёхонькой его кепкой. Серёга будто глазам своим не поверил. Он взял кепку и, сразу заулыбавшись, пошёл на своё место. Ковёрный и Великан побежали прочь со сцены, а цирк ещё долго гремел от смеха и хлопков в ладоши... После представления Серёга проводил нас до моста, но дальше не пошёл. Сказал, что ему надо ещё работать во втором утреннике.

— Значит, ты это нарочно ревел? — спросил Лёвка.

— Ну ясно, — подсадка.

— Что?

— Это когда артист сидит в публике и помогает тому, кто на манеже.

— Что же ты нам раньше не сказал, что выступаешь?

— А зачем? Вам бы не интересно было.

И верно, зачем ему надо было рассказывать нам раньше.

— Ты давно помогаешь отцу? — спросил я.

— Только на утренниках.

— Мировой чудак твой отец! — ещё раз выразил свою признательность Смаков.

Домой мы шли в преотличном настроении. Всё время вспоминали ковёрного, и нам было весело.

— Повезло же этому Серёге, — с завистью сказал Лёвка. — Наверно, дома у них обхохочешься, да?!

— Наверно. . . А ты бы хотел быть циркачом?

— Конечно, но только клоуном. Смеши себе — и всё. . . И трудного ничего такого. . .

Что и говорить, можно было позавидовать необыкновенной жизни нашего Елкина.

Мы стали приятелями. Серёга бывал у меня и Смакова. Вместе делали уроки и ходили в кино. Но у Ёлкиных нам бывать не приходилось. Они жили в общежитии при цирке. Туда нужен был пропуск.

Прошла зима. Мы закончили третью четверть. Двоек ни у кого из нас не имелось. Так что настроение было ничего. Начались весенние каникулы. У цирка всё ещё стоял плакат высотой с дом: «В паузах Евгений Ёлкин». За это время без его участия не прошло ни одного представления, хотя после львов выступал дрессировщик Дуров, а его сменили медведи на мотоциклах.

На каникулах мне позвонил Серёга и позвал к себе. К тому времени Ёлкины уже не жили в цирке, а получили квартиру в новом доме, но Серёга, чтобы опять не менять школу, ездил оттуда на троллейбусе. По телефону он сказал, что как следует познакомит меня с отцом. Вот это было здорово! Я немедленно побежал к Смакову. Он как раз болел гриппом и наверняка был дома. Меня не хотели пускать, но я сказал, что есть важное дело, и мне разрешили говорить с ним издали. Лёвка лежал на кровати с карандашом в руках и чихал в журнал «Огонёк».

— Ты не знаешь, какая река из четырёх букв протекает на юге Франции? — спросил он меня.

Откуда мне было знать? Я и своих-то всех не знал. Я рассказал, что завтра увижу дома Евгения Ёлкина. Смаков бросил «Огонёк» и перестал чихать. Лицо его стало таким растерянным, что я уже пожалел, зачем сказал. Я побоялся, что теперь он может совсем не выздороветь.

— Вот похохочешь, да? . — сказал Лёвка, не скрывая зависти.

«Спрашиваешь. . . » — подумал я, но не стал расстраивать больного, а только пожал плечами. Лёвка взял с меня слово, что я запомню все до единой штучки Евгения Ёлкина и перескажу ему в тот же вечер.

На следующий день я поднялся на пятый этаж дома на большом широком проспекте. Дверь нужной мне квартиры была самая обыкновенная. Ни афиш, ничего такого. . . Как на всех, почтовый ящик, а на нём наклеено: «Известия», «Советская культура», «Техника—молодёжи». Ниже была приделана металлическая пластинка :

Я уже стал подумывать, туда ли я попал, но потом сообразил, что и у артистов бывает отчество, и нажал беленькую кнопку звонка. Мне открыл Серёга.

— Входи, — сказал он. — Молодец, что пришёл.

Я шагнул в маленькую прихожую. На вешалке висели пальто и зелёная шляпа. Кто-то, наверное по радио, играл на скрипке. Бойко затявкала собачка. Я догадался, что это Великан, и обрадовался, — значит, Серёгин отец дома. Вдруг скрипка перестала играть. Отворилась дверь, и в прихожую выскочили не один, а сразу три Великана.