Клеопатра Гайлит - Крылья

В глубочайшей тайне, с соблюдением всех правил конспирации строилась в красном уголке части связи модель. Жеськина бригада, несмотря ни какую погоду, ходила через весь город в, казарму и просиживала там часа три под-ряд.

В первый же день Жеся предупредила:

— Никому ни слова. Ни чеховцам, ни нашим. Проговоритесь — мало того, что намнем бока по первое число, а еще из бригады выгоним.

И вот, модель готова.

С величайшими предосторожностями переносится она из казармы в школу и водружается на специальной подставке в уголке ОСО. Она кажется большой, прекрасной белокрылой птицей, гордо опустившейся на землю. К модели устремляется поток зрителей — все группы, всех трех смен целыми днями толкутся у модели. На ней золотыми и красными буквами выведено:

«Имени 23 февраля».

Модель вот-вот взмоет со своей подставки и унесется под потолок — чтобы парить, парить без конца, плавно, чуть склоняясь то на одно крыло, то на другое.

Ах, как сверкнет она этими крыльями на солнце во время слета! Как гордо, соколом, понесется она первого мая над головами ребят, мимо трибуны над памятником Ильича, поднявшего бронзовую руку туда, в воздух, как будто для того, чтобы поддержать чудесную модель!

Жесе временами казалось, что она сама вот-вот взлетит, как модель, и тоже, чуть отталкиваясь от воздуха ладонями, полетит-полетит…

Но неожиданная катастрофа разрушила все планы: утром третьяки (ученики третьей группы) по пути в класс заглянули в утолок. Осоавиахима полюбоваться перед уроками снежно-белой моделью и — ахнули:

— искромсанная, скособоченная, измятая модель валялась в углу, как жалкая пичужка, истерзанная хищником. Куски шелковой ткани, обломки бамбуковых палок, как вырванные перышки, валялись у подножья подставки…

Валерьян Петрович слушал ребят, не прерывая. Он тихо потирал пальцами щетинистый подбородок и внимательно вглядывался в лица ребят большими, черными глазами.

— Они первые полезли!

— Налетели, как бешеные!

— Мы даже не дразнили их!

В голосах слышалось еще неостывшее возбуждение, еще не успел схлынуть с лиц воинственный пыл.

— И все-таки вы меня не убедили, ребята, — проговорил, наконец, Валерьян Петрович. — Ну, еще, понимаю, когда бушевали у нас «софроновцы» — такие побоища бывали у нас не редкость. Но теперь? В чем дело? Неужели у вас ни у кого не нашлось благоразумия, чтобы остановить драку? Ты был в драке, Костя?

— Из-за него все и вышлю!

— А Костик и дрался-то больше всех!

Возбуждение снова охватило ребят.

— Стойте! Тихо же! Тишина!

Маленький рыжеволосый Вася Орехов поднял руку и еще раз крикнул:

— Тишина!

Стихли: Вася Орехов — председатель учкома и ребята привыкли слушаться его.

— Давайте по порядку, Валерьян Петрович! Пусть Костик все как было, расскажет.

— Ну, давайте по порядку. Говори, Костя.

Костя поднялся с дивана и, похлопывая по столу в такт ладонью, смело начал:

— Вот. У нас работают авиомоделисты. Вот. И мы готовим к краевому слету модели. Мы никому не мешаем и ни у кого не списываем чертежей. Вы еще сами, Валерьян Петрович, хвалили нас, помните? А те — тоже стали готовить. Ну, и готовьте себе на здоровье…

— Подожди. Кто это — «те»? — перебил Валерьян Петрович.

— Пушкинская школа.

— Ну, и что же? Очень хорошо.

— Никто и не говорит, что плохо. Они там сделали очень хорошую какую-то модель. Им в части связи помогали, мы это узнали. Потом они взяли и выставили ее в осоуголке. Сдуру, конечно. Потому что все подходили и лапали, ну и долапались. Свалили с подставки и разбили.

— А теперь на нас сваливают, будто мы подстроили — не выдержала Галя и сердито тряхнула косичками.

— Тихо, Галя. Дай договорить — остановил Валерьян Петрович.

— Нет, верно, Валерьян Петрович, они на нас сваливают. На меня, то-есть. Там есть Жеська Алеева, так это она все.

— Я хочу знать о драке.

— Мы шли на занятия. Шурка как раз нес показать свой автожир новый. Вы бы видели, как здорово он его сделал! Ну, шли мимо Пушкинской. А они выбежали, как сумасшедшие, из калитки, прямо к Шурке. Цоп за модель! Шурка замахнулся. А они окружили нас, вырвали модель, разодрали и на нас полезли. А мы что — дураки что ли? Навалили и им по первое число… Только окон мы не били, Валерьян Петрович, это они напрасно уж, не по-честному.

— А грядки?

— И на грядки не лазали, честное пионерское.

— На грядки никто далее не ступнул — поддержали ребята Костю.

— Мы их только до дверей догнали, а потом убежали.

— Хорошо «до дверей», когда окна выбиты — недоверчиво произнес Валерьян Петрович. — Придется в гороно разбираться, заведывающий уже приходил ко мне.

— Ну, и пусть — запальчиво закричал Миша Тумаков, — мы, небось, не ходим к ним жаловаться.

— Дело, друзья, не в том, кто и на кого пошел жаловаться. Дело совеем в другом, более серьезном. Мы вот с вами думали, что излечились, от «софроновщины», что мы научились уже по-культурному разбираться в разных вопросах, а выходит совсем иначе. В прошлом году мы с вами выносили хорошие постановления о Васине и его компании. Помните эту историю? А теперь что делаем? Сами кулачную расправу практикуем, выходит? Это — пионеры-то в советской школе. И другое, ребята. Еще более серьезное. Мне передали, что после этой перепалки многим ребятам из Пушкинской школы здорово досталось дома. И один из участников драки — Паня Желтов — бежал из дому.

Валерьян Петрович никогда не повышает голоса с учениками. Он всегда говорит тихо, медленно и очень внятно. Но когда он произнес последнюю фразу, многие ребята, точно от окрика, вскинули головы:

— Как?

— Его сильно избили дома, поддержки ему никто не оказал, и мальчик сгоряча ушел и не вернулся до сих пор.

— А кто избил?

— Повидимому — родители,

— Я бы тоже ушел, если бы меня били — горячо сверкнул большими глазами Мартынов Коля, — а их бы прямо в суд.

— За некультурность под суд не отдают — отозвался серьезно Валерьян Петрович. — перевоспитывают. Бьют ребят, главным образом, некультурные люди.

— Меня тоже лупцевали раньше, да теперь перестали — улыбнулся Женька Ожегов и смущенно прикрыл рот: у него были большие, кривые зубы и ребята частенько над ним посмеивались.

— А тебя били, ага? — толкнул он в бок соседа — Ильюшу Королева.

— У меня папка ведь партийный — обиделся тот.

Костя привскочил:

— У Жеськи тоже, небось, мать партийная, а вон как лупит ее.

— Одним словом — хороши! — раздался за спинами ребят звучный, сочный голос, — и сами кулаками расправляетесь, и других, под кулаки подводите. Хороши пионеры, нечего сказать!

— Ольга Алексеевна!

Ребята весело заулыбались навстречу Ольге Алексеевне: вся школа любила веселую, жизнерадостную химичку, безоговорочно слушала ее и полностью признавала ее авторитет. Она была в школе завучем, знала всех ребят не только по фамилии, но и по именам, прекрасно знала работу всех школьных кружков.