Александр Батров - Барк «Жемчужный»

Ждать долго не пришлось. На «Солей» поднялись супруги Сайкины, охотники с зимовки Бакланье.

— Ну-ка, покажите вашу мадемуазель, — сказала женщина в кожаной куртке. На добром рябом лице полярницы светилась улыбка.

Лицо мужчины было сурово. Но, когда он увидел крохотное красное тельце, завернутое в простыню, он весело рассмеялся.

Моряки, знавшие толк в людях, обрадовались: с такими их девчонка не пропадет, — и выкатили на палубу бочонок вина.

Были подняты кружки. После этого капитан от лица всего экипажа поблагодарил отзывчивых людей. Он заверил, что девочку у них никто не отберет. Она никому не нужна. Ее отец, моряк, с прошлого года пропал без вести. А старшая сестра новорожденной находится в Касабланке, в сиротском доме…

Французы пожелали счастья гостеприимному берегу, и судно вышло в открытое море.

Шли годы. Над Бакланьим гудели ночные ветры. Пурга трясла дом, кружилась, пела. Может быть, это были песни о далекой Большой земле… Порой они волновали Эмму, куда-то звали. В такие дни в оленьей малице и пыжиковой шапке она подолгу носилась на своих собаках по тундре или сидела дома, возле огня, и вырезала из кости мамонта птиц, собак и тюленей. Ее последняя работа, модель большого волшебного корабля-атомохода «Ленин», была гордостью пионерского клуба Северного Сияния.

А пурга все пела. Казалось, никогда не рассеется снежная мгла. Но приходила весна. Поднималось солнце. Оно сушило и плавило снега, сзывало веселых птиц юга. Гомон птичьих базаров наполнял небо, берег и море.

Весной Эмма наравне со взрослыми отправлялась промышлять тюленей, била нерпу и выходила с рыбаками на моторном кунгасе в море. А летом, с централкой за плечами, она бродила по тундре и, по поручению пионерской организации поселка, охраняла маленьких зверей. Два белых прожорливых волка были на счету девочки.

Павел Сайкин и его жена Елизавета не могли нахвалиться Эммой. В часы досуга они с ней занимались, читали книги и даже раздобыли для нее самоучитель французского языка.

— Твоя мать француженка, и ты должна знать язык матери, — сказала Елизавета.

Девочка научилась говорить по-французски.

Но не думала, не гадала Эмма, что этот язык ей когда-нибудь пригодится.

Это случилось в конце февраля 1960 года. Однажды на зимовку Бакланье пришло письмо. Письмо из Африки.

Оно было от отца Эммы, Поля Маршана, вернувшегося домой после долгих лет скитаний. Он писал о том, что хочет повидаться с дочерью. Он долгие годы ничего не знал о ней. Капитан «Солей» сообщил лишь о смерти жены. Дальше отец писал о том, что он стар, одинок, богат и живет в собственном доме с Симоной, ее сестрой. Письмо заканчивалось следующими словами: «Дорогая Эмма, приезжай к нам в Касабланку. Все, что в нашем доме, — твое».

Письмо тронуло Эмму. Но что скажут Сайкины, ее настоящие родные?

— Да, Эмма, — сказал Павел Сайкин.

Елизавета Сайкина промолчала. Она лишь ласково обняла свою приемную дочь.

Эмма оделась, вышла на порог дома и задумалась.

Была ночь. Выла пурга. А там, далеко на юге, в Касабланке, цветут сады, светит жаркое солнце. Там, в Африке, живут Поль Маршан и девушка Симона… Они ждут ее. Что же, она, Эмма, согласна погостить у них в Касабланке.

Через месяц в Северное Сияние прилетел самолет из Москвы.

Эмма попрощалась со своими родными, собрала упряжку и, прыгнув на нарту, приказала собакам:

— Эй, вы, быстрее!

Она боялась, как бы по дороге не поднялась пурга.

Но ветер молчал. Впереди ни звезд, ни людей, ни света. Лишь снег, океан снега. И это накануне весны. Скоро над Арктикой взойдет солнце, начнется долгий полярный день, и прилетят белые пуночки… С Бакланьим жаль расставаться.

Чтобы скрыть грустные мысли, Эмма чаще, чем это нужно было, прикрикивала на собак:

— Эй, Белка, Лунь, Румба, Пуночка!

От Бакланьего до Северного Сияния около тридцати километров, и десять собак старались бежать быстрее.

Они вовремя доставили в поселок свою маленькую хозяйку.

Начальник порта, друг Павла Сайкина, подарил Эмме морскую кожаную сумку. Сумка была особая: с компасом, часами и с отделением для плоской литровой фляги.

К ярко горящим сигнальным кострам лётной площадки пришли друзья Эммы, пионеры Северного Сияния.

— Счастливо, Эмма! — со всех сторон послышались голоса.

— Скорей возвращайся!

— И не растай, как льдинка!

— Нет, не растаю!

Эмма подумала, что люди, покидающие родину, берут с собой горсть земли. Но земли не было. Все лежало под снегом. Тогда она вытащила из сумки флягу и стала заталкивать в нее снег, горсть за горстью.

— Эй, пассажирка, брось там баловаться! — крикнул один из летчиков.

Плотно завинтив флягу, Эмма взбежала на трап и махнула рукой.

Самолет доставил Эмму в Москву. Там, даже не успев осмотреть столицу, она пересела на другой самолет, и во Франции, в городе Шербуре, на третий.

Навстречу плыли серебристые облака. Внизу голубели воды. Порой самолет снижался и пролетал над портами, полными кораблей.

Бискай. Атлантика. Касабланка.

В Касабланке на аэродроме Эмму встретили двое: высокий плечистый старик и девушка с желтыми, широко расставленными глазами. Это был ее отец Поль Маршан и ее сестра Симона.

Старик обнял Эмму:

— Так вот какая ты, моя дочь… Симона, что же ты молчишь?

— Здравствуй, сестра, — хмуро произнесла Симона.

Все трое подошли к черной длинной машине. Симона села за руль, и не прошло четверти часа, как они остановились у ворот дома, обнесенного чугунной оградой. Они вошли в дом, и отец сказал Эмме:

— Здесь все твое.

При этих словах Симона поглядела на свою сестру с открытой неприязнью.

Воздух Касабланки был горяч, влажен, пах нефтью и терпкой пылью. К столу сели на открытой, затененной легким цветным полотном террасе. Фатима подала пряные и жирные блюда.

Эмма сидела рядом с отцом и украдкой к нему приглядывалась. Был он некрасив, худ. Руки его дрожали. Горе грубо расписалось на его лице. По-видимому, слишком дорого он заплатил за свое богатство.

Поль Маршан, в свою очередь, приглядывался к Эмме. Он видел, что девочка плохо переносит жару, она вся в поту, и сказал:

— Сегодня ты с Симоной отправишься к морю, на дачу. Там, под окнами дачи, протекает холодный ручей. Захватите с собой Фатиму и ее малыша.

— А ты разве останешься в Касабланке? — спросила Симона.

— Да, еще на день-два…

— Тогда разреши машину повести мне, — сказала Симона.

— Это далеко, триста километров.

— Я справлюсь.

— Ладно, но веди по новому шоссе. Старая дорога никуда не годится.

— Да, отец.

— А теперь — отдыхать!

Эмма и Фатима остались на террасе.

Марокканка, убирая со стола, продолжала смотреть на девочку. «Скверно придется ей, — снова подумала она. — Но стоит ли жалеть ее?.. Ведь она приехала из страны, откуда изгнали бога, а люди без бога злы и дерзки душой. Так говорят здесь, в султанской старой мечети… Нет, она, Фатима, не станет ее жалеть».