Михаил Фарутин - Четвёртый Харитон

— Вижу, — сухо процедил сквозь зубы председатель.

— И не моя, — не дожидаясь вопроса председателя, сказал чёрный как цыган тракторист Павел Хомутов по прозвищу Жук.

Но Харитон Харитонович уже не слушал доклад третьего тракториста, а изумлённо глядел на пашню, закручивая и без того закрученные усы.

— Эх, ребята, ребята, объехали нас на хромой кобыле.

— На какой кобыле? — не поняли трактористы.

— Да не видите, что ли, вспахано-то не трактором, а лошадью.

— Верно, — удивились трактористы, — следов трактора нет.

Но сколько ни ходили трактористы с председателем по пашне, лошадиных следов тоже не нашли. Были следы то ли от берестяных плетёных корзин, то ли лаптей какого-то гиганта.

Опершись плечом о гранитный, красный, отшлифованный ветрами валун, что величиной с русскую печь, стоит Харитон Харитонович. Ему отсюда, с горы, видны все деревни колхоза.

«Надо же так, — искоса глянув на вспаханную полянку, думает председатель, — теперь позор не только на район — на всю область, и виноватого нет. Во как сработано…»

Овсяная полянка — это небольшой участок земли на Заречном поле. Двум мужикам на лошадях день на вспашку надо. Нигде такой овёс не растёт, как на этой полянке. Потому-то и прозвали её Овсяной. Рожь растёт неплохая, пшеница растёт, ячмень даже хороший иной год уродится, а овёс — всегда отменный. Выйдет на брунь — глаз не оторвёшь. Склонится в летнюю сторону, ветру не в силу поднять тяжёлые золотые кисти. В это лето председатель решил дать отдых земле от зерновых и засадить поляну картошкой. Потом такой овёс вырастить, чтобы в Москве на выставке этот овёс красовался. А сегодня ночью кто-то вспахал и засеял овсом полянку. Не перепахивать же.

— А молодцы, — усмехнулся председатель, — такую полянку за ночь управить. Узнать бы кто — премию дал. А как узнать, коли и следа не оставили…

На следы — будто от лаптей чудовища — Харитон Харитонович и глянуть не хочет: всплыл в памяти ярлык лапотника.

Но председатель есть председатель.

Принимай меры. Распорядись.

— Найду чертей полосатых. Найду, — сказал председатель. И опять дёрнул себя за ус. Не сон ли? Нет, не сон.

…И распорядился.

Трое трактористов — Седой, Жук и Рыжик — тут же от полянки разыскивать пахаря кинулись.

Ни одной дороги, ни одной тропки не пропустить, въезды и выезды всех восьми деревень взад-вперёд исходить, прочесать опушки лесные, овраги, ручьи обшарить, а пахаря добыть. Вот так распорядился председатель.

— Да держите язык за зубами, кто бы ни спрашивал, кого или чего ищете, — сказал он в напутствие трактористам.

…Стоит, прислонившись к красной гранитной глыбе, Харитон Харитонович, будто к танку после атаки, — думает.

Пролетавший болотный большой кулик — кроншнеп шарахнулся вверх и в сторону, увидев человека у камня, и, то ли с перепугу, то ли от радости, что близко болото, будто серебряным молоточком дробно ударил по серебряному блюдечку, огласив звонкой трелью окрестность.

Вздрогнул старшина.

«Тебе смешно, голоштанник горбоносый», — провожая птицу глазами, вздохнул председатель…

Опять на какое-то мгновение ушёл в себя председатель, но вдруг из-за кустов Ковча с двумя туесами в руках вынырнул. В выцветшей зелёной стёганке, в выцветших и тоже зелёных штанах, в кирзовых сапогах и кожаной белесоватой фуражке, из-под которой торчали седые волосы, переходя от висков по щекам в серебряную курчавую бороду, чуть прихрамывая на правую ногу, старик не спеша шёл по меже к председателю, щурясь от солнца.

«Ни сна ни отдыха не знает, — подумал председатель, — а ведь за восемьдесят, вот кому позавидовать можно».

— С добрым утром, Митрич!

— С добрым утром, Харитон Харитонович, — подходя, ответил старик и, поставив туеса на межу, пожал председателю руку.

— Куда это ты ни свет ни заря успел сбегать?

— Да в Пегуши ходил, два туеска соку наточил.

— Али берёз ближе нет?

— Берёза берёзе рознь, Харитон Харитонович, в Пегушах чистка, с чистки сок слаще.

— Ботаник, — усмехнулся председатель.

— Что-что? — не понял Ковча. — Это уж так, у чистки лист-то будто лаком покрыт, чистый, блестит. Вот и сок чище, слаще. Ha-ко, отведай. Сок земли.

— Хорош, — ставя на землю туес, обтирая рот рукой, вздохнул председатель.

— А старуха что-то приболела да и самому неможется — вот и решил за соком сходить. Схожу, думаю, пока берёза лист не выкинула, а лист выкинет — сок остановится.

— Ботаник, — опять усмехнулся председатель.

— Что-что? — не понял старик.

— Да это я так, про себя.

— А скажи, Харитон Харитонович, чего полянку-то овсом засеял, мне Харитошка сказывал, вроде ты собирался картошкой засадить?

— Передумал.

— Да и когда успел. Вчера ещё не пахана была.

— Ночью ребята вспахали. Решили машины испробовать.

— И то дело, — недоверчиво согласился Ковча.

Сучья под ногами по лесным опушкам: тресь-хруп, тресь-хруп. Камни из-под ног с крутых берегов ручьёв в воду: бултых-бултых. Голый пружинистый молодняк-березняк по распотевшим красным лицам: зжик-зжик — что розгами. Ощетинившись колючками, можжевельник по коленкам, животам и плечам ежам колется.

Часа три трактористы в разведке. Седьмым потом исходят. От гимнастёрок да брюк пар столбом валит.

Чешут затылки ребята.

На большой дороге, что в колхоз и из колхоза, — ни следа. На дорогах из деревни в деревню — ни следа. На полевых дорогах — ни следа.

Под крутоярами ручьёв — ни телеги, ни плуга, ни бороны. В зарослях оврагов — ни телеги, ни плуга, ни бороны. На лесных опушках в чапыжнике — ни телеги, ни плуга, ни бороны.

Сквозь землю провалился пахарь — не иначе…

«Тоже мне разведчики», — скажет старшина, выслушав такой доклад. А доложить больше нечего.

Ox и тяжела дорога сегодня от Заречного поля до деревни для Харитона Харитоновича. Под гору, а ноги не идут. Сердце вот-вот выскочит из груди. В атаки танк водил — легче было. В Тимирязевской академии на самый трудный зачёт, к самому строгому профессору вприпрыжку на третий этаж вбегал. А тут под гору ноги не слушаются. Вот беда-то…

Злая шутка вывела из строя председателя.

«Старшина, приведи себя в порядок, — усмехнулся Харитон Харитонович, — бес с ней, с этой полянкой».

Умылся студёной весенней водой бурлящей речки, сполоснул сапоги, подтянул пояс, застегнул воротник гимнастёрки и чётким, твёрдым, будто строевым, шагом вошёл в деревню.