Бенно Плудра - Остров лебедей

— Силосная башня — это же для корма скотине, — говорит Рита.

— Хитрая какая! Бывает, что в таких башнях и сахар и зерно хранят.

— Разве мы — сахар или зерно?

— Не то я хотел сказать, — со вздохом говорит Артур. — Вспомнил кое-что…

У Риты и Стефана явно пробудилось любопытство.

— Мальчишкой, таким вот, как он, — говорит Артур, — я в городе на берегу моря жил. И порт там был. В порту стояли такие большие башни, зерно в них хранили. О них я и подумал, когда на ваш дом-башню посмотрел.

Стефан и Рита переглядываются. Любопытно!

— Под одной из таких башен-хранилищ треска хорошо ловилась. Я туда бегал каждый день. Здоровые мне попадались. Вот такие! — Он показал на свою руку. Но вдруг почему-то сделался грустным. Уставился в одну точку и сказал: — Да, да, такая жизнь!

— Где этот город? — спрашивает Рита. — Может, это вы про Росток говорите?

— Нет, не Росток это.

— Гамбург? — спрашивает Стефан.

— Нет, тогда уж ближе к Ростоку, — говорит Артур. — Подальше на восток, и еще дальше — через Одер. Кольберг город назывался. Слыхали?

— Нет, — отвечает Рита.

— Вот видишь — уже и забыли.

— Правда, я никогда и не слыхала.

— Никогда, значит. А я оттуда бежал. Рядовой солдат, с винтовкой, девятнадцати мне еще не было, а уже на войну погнали.

— Мой дедушка Пауль тоже на войне был, — говорит Рита. — Он и во Франции был.

— Да, да, — говорит Артур, — где мы только не были! — и умолкает, а Рита и Стефан ждут, что он еще расскажет, но он ничего больше не говорит.

Вагончик качнулся. Кто-то загородил дверь. Каноист!

— Эй, ребя! — кричит он. — Кто это у нас? Гляди-ка — гости!

— Тебя послушать — тошно делается, — говорит Артур. — И зачем ты пришел! Гости это мои, между прочим.

— Вот и хорошо, — говорит каноист. — Но ты, может, забыл — у нас здесь стройплощадка: детям вход воспрещен!

— Здесь я за все отвечаю. Рано тебе еще командовать. Понял? — Артур смотрит на каноиста своим самым ядовитым взглядом, но тому хоть бы что! Держась за дверную раму, он рывком впрыгивает в вагончик. Вагончик качается, как в 12-балльный шторм. — Черт бы тебя побрал! — кричит Артур. — Так и до беды недалеко!

А каноист с сияющим лицом, поднимая обе руки, говорит:

— Надо ж! Моя кепка!

Снова воскресенье. Они уже три недели как приехали в Берлин. А вчера пришла открытка. От Тассо. На ней в маленьких квадратиках церковь, большой новый дом. Детвора играет. Старинное здание и надпись: «Привет из Франкфурта-на-Одере». Небо на открытке синее-синее, а на обороте Тассо написал: «Это тебе привет из Франкфурта-на-Одере. Мы здесь на экскурсии. Все жалеют, что тебя нет. Твой друг Тассо». Еще ниже маленькими буковками: «Приедешь в воскресенье?»

Воскресенье, о котором он пишет, — сегодня.

Стефан смотрит на открытку. Прочтёт, что написано на обороте, и опять перевернет. Но чаще он останавливается на том, что написано. Почерк у Тассо крупный, буквы прямые, будто он их сразу двумя руками писал.

«Зачем мне это чистописание, — говорил он когда-то. — Я пойду работать на Одер, в речное пароходство. Мне там за штурвалом стоять. Чистописание ни к чему!»

Да, воскресенье, о котором он пишет, как раз сегодня. Ждет он сейчас, наверное. Сидит на речке, смотрит на плот, или у бабушки на кухне, а то и вдвоем сидят на скамейке перед домом. Оттуда хорошо видна вся улица. И сад. Сидят сейчас там Тассо и бабушка. Солнышко пригревает. Стенку дома хорошо прогрело. Первые пчелы жужжат, а они сидят и ждут, а вдруг правда машина приедет?

Не едет машина. Не едет.

У себя в комнате Стефан ищет, где бы открытку прибить. Гвоздь у него уже есть. Надо, чтобы она у него всегда перед глазами была, а это — под подоконником: прямо над его столом.

Гвоздь тоненький, и Стефан заколачивает его небольшим молоточком очень осторожно. Никто его, конечно, не услышит, но после третьего или пятого удара в дверях появляется Сабина.

— Чего это ты делаешь? — спрашивает она.

Стефан не отвечает — он правит гвоздь. Стена бетонная. Гвоздь гнется.

— Скоро кончишь? — говорит Сабина. На голове у нее красная шапочка, на ногах — хорошенькие желтые туфельки. Она стоит выпятив животик — такой она кажется себе важной. Пусть все видят!

— Мы уходим, — говорит она.

— Ну и что? — говорит Стефан. Гвоздь окончательно согнулся, будто кусочек проволоки. Стефан подбирает другой.

— Тебя тоже зовут.

— Сейчас приду, — говорит Стефан, прилаживая гвоздь. Сабина неслышно исчезает. Гвоздь дрожит. Стефан пытается вбить его.

Вот и мать пришла. Через руку перекинут плащ, а позади, на полголовы выше матери, виден белый лоб Германа.

— Что такое? — говорит мать. — Обязательно тебе именно сейчас молотком стучать? Воскресенье, послеобеденный час. Люди отдыхают.

— Никто ничего не слышит. Ну кто? Кто?

— Все слышат. Это бетон. А потом — мы же гулять собрались.

Стефан не реагирует. Он все так же стоит с молотком в руке, наклонившись над столом.

Мать в недоумении оглядывается — что скажет отец? А отец уже в куртке, капюшон откинут назад — вид смелый и отважный, словно он на Северный полюс собрался.

— Гвоздь ты потом попробуешь вбить, — говорит он. — Все равно ничего не получится. Гвоздь в бетон не пойдет. Нужна дрель.

— Ради такой маленькой открытки? — говорит мать. — Ненормальные!

— Тогда пусть приклеит.

— Тоже мне! И так все стены заклеены картинками.

— Под окном, — говорит отец, — еще место есть, — и улыбается, а Сусанна кивает ему — нечего, мол, время терять.

— Ну как? — спрашивает она Стефана.

— Вы сейчас уходите?

— Мы думали, ты с нами?

— Вообще-то, мне лучше остаться…

— Надолго или совсем?

— По правде — совсем.

— Час назад ты хотел идти с нами.

— А теперь не хочу. Здесь останусь.

— Ну знаешь ли!

— Останусь. Чего я в этом музее не видел! Ящериц, что ли?

Мать совсем растерялась. Снова она оглядывается на отца:

— Ты в состоянии что-нибудь понять?

Отец тоже не в состоянии что-нибудь понять, но говорит:

— Если не хочет — его дело.

— Ну, пускай, но должен же он объяснить почему?

— Сто раз его спроси — он всё равно не скажет.

— А я хотела бы знать!

Сабина села прямо на пол — съехала по стене и сидит. Она ждет. Отец тоже ждет. Не Стефана они ждут, они ждут мать — Сусанну. Стефан вдруг говорит:

— Могли бы и поехать.

— Куда это?

— К бабушке. Обещали ведь.

— К бабушке? Разве на сегодня обещали?

— Вообще, — говорит Стефан.

— Что вообще?

— Вообще обещали. — Голос дрожит, и чтобы не выдать себя, он кричит: — Обещали ведь поехать к бабушке!

Всех напугал своим криком. Все смотрят на него. Глаза у матери большие и совсем темные. Она говорит:

— Тебе прекрасно известно, почему мы не можем поехать.