Бенно Плудра - Остров лебедей

— Это еще что такое? Она же стоит за дверью и подслушивает!

— Может быть. Ну и пускай. Надоест, и побежит играть.

— Я, между прочим, никакого представления не имею, о чем нам еще говорить?

— Я знаю, — говорит Сусанна и смотрит на него своими большими темными глазами. Хочет улыбнуться, хочет как-то смягчить всё, но улыбка не получается. — Ты меня не убедишь! Что-то ведь произошло между вами, между тобой и Стефаном. Не убедишь, что это пустяки и что об этом не стоит говорить! Я должна говорить. Меня это тревожит. И знаешь, что я тебе скажу…

Он молча смотрит на нее, внешне спокоен, но только внешне — не такой уж он бесчувственный чурбан, чтобы тревога жены не волновала его. Сусанна говорит:

— …я иначе себе представляла нашу жизнь здесь, когда мы еще у мамы жили.

— Как иначе?

— Ну, как у нас всё будет, когда мы съедемся все вместе… каждый день вместе! Мы, наша семья, семья Кольбе.

— Ты иначе себе это представляла?

— Да.

— А что именно иначе?

— Не так, как мы теперь живем…

— Тебе что-нибудь не нравится?

— Да, собственно… я думала, мы будем довольны — вся семья в сборе! И мы все будем счастливы.

— Разве это не так?

— И ты спрашиваешь?

— Как это я спрашиваю?

— Как будто все в порядке, как будто так и надо и не может быть по-другому.

— Я спрашиваю так, как я это понимаю, — говорит Герман. И сразу становится ясным, что он ни над чем не задумывался — и что сейчас ему трудно понять жену. — Может быть, эта квартира во всем виновата? Но ведь квартира — чудесная! Четыре комнаты, отопление, горячая вода — полный комфорт. А у бабушки — ты разве не помнишь? В шесть утра на автобус. До этого надо и затопить и вся эта волынка. Каждую зиму мучались!

— Помню. Очень даже хорошо помню. Я-то ничего не забыла. Но дело ведь не только в этом. Стоит вспомнить, как ты приезжал к нам в конце недели…

— И что тогда было?

Вопрос вызывает улыбку.

— Ты был тогда с нами. Тогда мы были по-настоящему вместе.

— Сусанна! — говорит Герман. Он уже ничего не может понять. — А здесь мы разве не вместе?

— Ну конечно же. Но это совсем другое.

— Мы ведь живем здесь. У каждого своя работа.

— Да, да, моя работа, твоя работа! А мне хотелось бы кое-что вернуть.

— Что, собственно?

— Для детей кое-что.

— Для детей?

— Для Стефана. Ему здесь многого недостает. А там у него было. Разве ты не замечаешь?

Герман рассматривает свои ботинки.

— Чего это я не замечаю? Чего ему здесь не хватает? Весь день бегать, носиться? Да? Время зря убивать? Да! Этого не хватает! Тогда я с тобой согласен. Они ж там жили как разбойники, он со своим Тассо. И рыбаком этим — Куланке. И твоей матерью. Но ведь так из парня ничего путного не выйдет. Неужели ты не видишь этого?

— Что я не вижу?

— Что так из парня ничего хорошего не получится.

— Я хотела бы знать, что тебе не нравится в нашем мальчике?

— Какого дьявола! — вырывается со стоном у Германа. Внезапно он вскакивает и кричит: — Разговоры эти мне осточертели! Одни слова! Пустые слова. Болтовня одна!

— Болтовня?

— Осточертели! Больной от них делаюсь. Мы едем или не едем?

— Нет! — срывающимся голосом кричит Сусанна. — Никуда мы не едем!

Герман оторопел: Сусанна кричит? Кричит на него? Такого еще не было! Он хочет обернуть все шуткой, спрашивает:

— Мы не едем?

— Нет, не едем. Мы никуда не поедем!

— Что ж, значит, не едем.

После громких слов вдруг наступила тишина. Хлопнула одна дверь, еще одна — выходная. Кто-то ушел. Кто же?

Стефан прислушивается у себя в комнате.

— А дом ты мне нарисуешь? — спрашивает Сабина.

— Тише! Сама рисуй.

— Красным?

— Да, красным.

— А крышу — синим?

— Да, да, синим. Красный дом и синяя крыша. Сейчас я приду, мне поглядеть надо.

За столом в большой комнате сидит мать. Стефан сразу замечает — плакала. Недолго и немного. Глаза на мокром месте. От их взгляда Стефану делается больно, и оттого, как она сидит… Посуда не убрана.

— Не поедем? — спрашивает Стефан.

Мать качает головой. Нет.

— А бабушка ждет.

— Я позвоню родителям Тассо.

— Но почему же мы не едем? Мы можем поехать! Если отец не хочет, мы одни можем поехать.

Мать говорит:

— Мы не поедем.

— Сабина для бабушки картинку нарисовала.

— Передаст в следующее воскресенье. В следующее воскресенье поедем.

Стефан так и стоит в дверях. Мать — за столом.

— Ну, пойми! Мы поедем в следующее воскресенье.

— Следующее, следующее…

Сусанна составляет чашки, встает. Стефан следит за ее руками, за каждым ее движением и вдруг кричит:

— Только потому, что он не хочет!

— Ты с ума сошел.

— Только потому, что он не хочет!

— Это неверно, — говорит мать. — И не кричи так.

— Потому что отец не хочет, мы не едем к бабушке!

— Не кричи, пожалуйста. — Мать говорит это тихо, да и двигается она так, как будто не спешит и у нее очень много времени.

— Ну пойми! Пойми же! — говорит она.

— Ты еще защищаешь его! Он один только не хочет ехать. Скандалит тут. Дверью хлопает.

— Перестань!

— Он же тоже хотел, чтобы на детской площадке старое дерево стояло. Мы же с ним вместе хотели ехать за ним. А теперь ничего не нужно!

— Прекрати об этом!

— Знаю, знаю — ты на его стороне. Вы же с ним — заодно!

— Я тебе сказала — прекрати! Довольно!

Сусанна снимает коричневую клеенку, застилает стол дневной скатертью: зеленая с желтым и в белую клеточку. Она проходит мимо Стефана и вдруг останавливается. А он смотрит на нее. Такой он беспомощный, но и упрямый и ужасно грустный…

— Поедем в следующее воскресенье, — говорит она и проводит рукой по его щеке, шее… Он почти не ощущает ее прикосновений, но еще долго, после того как она отняла руку, чувствует и тепло и нежность ее.

Стефан стоит внизу у подъезда. Небо чистое — ни единого облачка. Солнце еще на востоке — оно озолотило кроны деревьев, весь недостроенный дом-башня залит светом, бетонные стены светятся, словно песчаник, — над ними голубое небо.

Стефан обходит дом. Впереди — всё воскресенье. И такое бесконечное, каким может быть только воскресенье, от которого уже ничего не ждешь.

На берегу, у самой воды, — солнце. И если закрыть глаза — сразу забываешь, где находишься, забываешь, что ты в самом центре огромного города. А как только забыл, думаешь, что ты на берегу Старого Одера, и Тассо с тобой, и бухта рядом… И вода плещется, и чайки кричат…

Камень просвистел у самого уха и шлепнулся в воду. И еще, еще, и справа и слева… Стефан медленно оборачивается. Губерт! Спрятался за деревом и смеется, как смеются мальчишки в книгах Вильгельма Буша.

— Эй, Губерт! Очумел, что ли? — кричит Стефан, а Губерт, выйдя из-за дерева, спрашивает: