Бенно Плудра - Остров лебедей

Дело принимает серьезный оборот. Но поздно — никого не остановишь! Стефан кричит, надрывается. Никто его не слушает. Детишки спешат притащить побольше. И у маленьких и у тех, что постарше, у всех в руках свежевыдернутые деревца! Стефан соскочил сверху, отпихивает ребятишек, но они уже сзади, сбоку, всюду. Они окружили его веселой ватагой! Их все больше!

Вдруг — голос! Комендант Бремер! Тихо делается. И сразу — крик, визг! Детишки разбегаются кто куда, одни налево, другие направо. И страх и веселье — все смешалось в душе маленького народца.

Стефан бежит в одну сторону, Губерт — в другую. Вдруг Стефан видит — Аня бежит рядом. Аня! Откуда она взялась?

Комендант Бремер так никого и не поймал!

Пусто кругом. Одним своим голосом всех разогнал. Ходит теперь около опалубки и убирает мусор. И злится. Так зол, что детей не замечает совсем.

— Зачем вы это сделали? — спрашивает Аня.

— Не знаю, — отвечает Стефан. — Как-то сразу все пошло и пошло. А ты разве ничего не притащила? Я, правда, тебя не видел.

— Опоздала я.

— Прозевала, значит, — говорит Стефан.

В зеленом вагончике их никто не найдет. Ключ лежал под нижней ступенькой, как всегда. Стефан сидит с Аней за шатким столиком, как когда-то сидел с Ритой — Артур их еще ухой угощал.

— Как же это могло случиться? — спрашивает Аня. — Не само же собой? Вы же с чего-то начали? Что-то сделали?

— О ком ты? Кто чего сделал?

— Ты и Губерт.

— Ни на кого другого ты не подумала?

— Нет. Разве еще кто-нибудь был?

— Да нет. Не было. Мы вдвоем. Губерт и я.

— Как же с деревцами получилось?

— Деревцами? Вдруг как-то сразу ребятня с ними прибежала. Ничего уже сделать нельзя было. Самая мелюзга, дурачье. Правда, глупые какие! Притащили деревца — и ничего нельзя было поделать.

— Грустно, — говорит Аня. — Живые деревца…

— Да ладно тебе. Новые посадим.

— Все равно очень грустно.

— Новые посадим! — ершится Стефан, будто для него дело кончено, но втайне-то он думает о Германе, об отце. Комендант Бремер для него — нуль. А вот отец, отец — это другое дело, лучше и не думать даже…

Поглядел в окошко — кругом пусто. На опалубке стоит комендант Бремер. И Губерта нигде не видно. Стефан спрашивает, глядя в оконце:

— Куда это Губерт девался? Как-то он сразу пропал.

— Наверное, к мосту побежал, — говорит Аня.

— В кусты, значит, спрятался. У самой воды.

— А его там никто не найдет?

— Нас здесь скорей найдут, чем его. Всегда удрать может, если услышит погоню.

— А мы?

— Мы здесь не услышим, если кто подходить будет…

— И во-вторых?

— Удирать некуда.

— Ты думаешь, придет кто-нибудь?

— Нет, не думаю, — говорит Стефан, прохаживаясь по вагончику. Половицы скрипят, и если наступить на одну определенную, вагончик качается и стонет.

— Здесь, значит, Гаральд живет? — спрашивает Аня.

— И Артур. Но они не живут здесь — сама видишь. Они здесь переодеваются, поесть себе что-нибудь приготовят. Или спрячутся в дождь.

— Я и не думала, что они здесь живут по-настоящему.

— Артур у них за старшего, — говорит Стефан. — Нельзя, чтобы он нас здесь застал. Злится, когда дети играют на стройплощадке. А ты как считаешь, прав он?

— А мы кто? — спрашивает Аня.

Стефан смотрит на нее, и Аня, не удержавшись, улыбается. Тихо так, еле заметно. Стефан оторваться не может.

— Ты сядь, — говорит она. А когда он уже сел: — Знаешь, первые дни я тебя совсем не замечала.

— Первые дни? Где?

— В классе. Когда ты только приехал. От бабушки.

— Совсем не замечала меня?

— Нет. Ну, не так, как теперь.

— А Губерта ты замечала?

— Тоже нет.

— Тогда ты никого не замечала.

— Вообще-то и видела и замечала вроде бы. Только я не могу вспомнить как? Как ты пришел в класс в первый день?

— А это надо помнить?

— Да. А ты — ты помнишь?

— Чего это я помню? Тассо хорошо помню. Ты об этом, что ли?

— Нет, не об этом. — Аня снова улыбается, чуть-чуть, и Стефан смотрит на нее сбоку, ничего не понимая, но уже догадывается, о чем говорит Аня.

— Это ты о том, помню ли я тебя в первый день?

Аня кивает и вдруг краснеет до корней волос, но Стефан говорит:

— Нет, ничего не помню.

— Ничего?

— Первый день совсем не помню.

— Может быть, второй?

Ему хотелось бы вспомнить. Но ничего он не помнит ни о первом, ни о втором дне.

— Тогда, может быть, третий?

— Тоже ничего.

— А какой день ты помнишь? Или ты вообще не знаешь? И этого не знаешь?!

— Знаю, — говорит Стефан. — Надо только подсчитать — когда мы первый раз в бассейн ходили…

Шаги! Шаги по песку! Обходят вагончик. Останавливаются у двери. Поднимаются по лестнице. Стефан и Аня в ужасе. Они не сводят глаз с двери…

Гремит запор, дверца отлетает. В проеме — Герман, отец! Молча смотрит на них. Потом говорит:

— Вот куда вы залезли, вот вы где спрятались!

В руках у него деревце, и он сует его Стефану:

— Такова цена, значит! О такой ты детской площадке мечтал? Вон отсюда! Живо!

Стефан и Аня не могут пошевельнуться. Сидят на шаткой скамейке и каждый защищает другого. Стефан — Аню, а Аня — Стефана. Аня нужна Стефану, чтобы быть храбрым.

Отец видит Стефана и Аню, но не видит, как глубоко они потрясены, видит только, что они не двигаются с места. Он поднимает деревце над головой и орет:

— Вон отсюда, я сказал!

Вагончик качается, столик вот-вот опрокинется. Стефан вскакивает, кричит:

— Не тронь меня!

Отец отступает на шаг.

— Ты что? — говорит он. — Хоть раз в жизни я тебя тронул? Сделал тебе что? Мизинцем тебя не тронул! Никогда в жизни! — Он готов улыбнуться, но сейчас это невозможно, слишком серьезно всё и горько для него, для Германа, для отца.

Он смотрит на сына. А Стефан, рядом с Аней, молчит и вдруг замечает, как тишина легла на лицо отца. Аня это тоже видит. Она кладет свою руку на руку Стефана и говорит:

— С деревцами — это не его вина.

— Не его? — переспрашивает Герман. — Только что посадили… листики чуть проклюнулись — и уже вырвали!

— Не Стефан же! Не Стефан!

— Но он это видел! Видел он! Это как с гидрантом! Опять то же самое!

— Ничего не так! Он ничего такого не сделал!

— Ничего? А там, на опалубке!

— Зачем вы так кричите! — говорит Аня.

— Кричу как хочу!

— Стефан ничего плохого не сделал!

— Ничего? — говорит Герман и говорит почти шепотом, настолько чудовищными ему кажутся слова девочки! Прямо ему в глаза сказала — Стефан ничего плохого не сделал! — А там, на опалубке? Он же испоганил весь бетон! И ты говоришь — ничего не сделал! — Герман уже опять кричит, даже жилы на шее вздулись.

Аня вся сжимается — ей страшен этот орущий дядька. Стефан прижимает руку к ее локтю. Аня чувствует его поддержку и верность.