Павел Ковалев - Андрейка

Начинало темнеть. Грусть все больше охватывала мальчика.

«А что, если отец погиб на фронте? Что я буду тогда делать? — думал он.— Если бы папа был здесь, как хорошо было бы сейчас и в этой семье, и в местечке этом, и везде-везде! — Слезы, однако, сдерживал, считая, что они ему, партизану, не к лицу.— В нашей стране не пропадешь,— стал утешать он себя. — Учиться можно, работать».

Сгустившаяся темнота прервала эти невеселые мысли. Зажег лампу, но свет ее показался расплывчатым, смутным, и Андрейка достал из кармана платок, подаренный Ниной, и вытер глаза.

Нина! Мысль о ней, как о родной сестре, была приятна и успокаивала. Вспомнив былую жизнь в партизанской землянке с Мартыном, Андрейка принялся наводить порядок в квартире. Прибрал разбросанные вещи, подмел пол и, собрав мусор на картонку, вынес его во двор. Наносил дров, чтобы утром можно было пораньше затопить печь, принес два ведра воды. Так, бывало, делала бабушка Василиса.

И постепенно работа, хлопоты по дому и стушевали, и совсем погасили недавние грустные мысли. Стало спокойно: нет, не для чужих, а для своих людей старается он. Для людей, которые любят его и которых он сам не может не любить. В такой семье, как семья Лобанова, не пропадешь...

Из города Мартын возвращался в отличном настроении. Там он услышал много интересного для себя, для своего района. Жизнь налаживалась. Закончилась война, все становилось на мирные рельсы. По всей Белоруссии развертывалось гигантское строительство. Минск тоже строился, как никогда раньше. Выделялись средства на восстановительные работы для каждого района. Смолянам тоже запланировали помощь тракторами, другими сельскохозяйственными машинами, скотом и семенами.

И только одно немного смущало Мартына: ему предложили перейти на работу в Минск, в Министерство сельского хозяйства. Окончательно этот вопрос еще не решен, однако подумать было о чем. И свыкся уже Мартын со Смолянами, и жить сейчас в городе с такой семьей, как у него, нелегко. И много думал о том, хватит ли опыта, умения, чтобы успешно работать в таком нелегком ведомстве.

С собою вез он много покупок. Это были подарки для каждого члена семьи: кому — новую обувь, кому — книги, а кому — и готовую одежду. Разглядывая спутников по вагону, он радостно думал: «А в самом деле, как быстро налаживается жизнь, как неуклонно приходит к людям достаток!..»

Вагон слегка покачивался. Пассажиры сидели тихо и лишь изредка переговаривались между собой. Мартын сидел возле окна, смотрел, как убегают назад телеграфные столбы, вглядывался в даль полей, провожал глазами птиц, пугливо поднимавшихся с земли и улетавших подальше от поезда.

Думал Мартын и об Андрейке. Из армии вернулось уже много людей, особенно специалистов, которых тут же направляли на разные участки большой и сложной работы по восстановлению народного хозяйства.

«Теперь,— думал Мартын, — и Андрейкин отец, может, скоро вернется, если только он жив».

Что бы ни случилось, Мартын всегда будет относиться к Андрейке, как к Юре, он и сейчас везет для них костюмы одного и того же цвета и из одинакового материала и сшитые на одной фабрике. Но разве даже самое лучшее отношение может заменить мальчику родного отца?..

Вот и прошло два первых послевоенных года в Смолянах. Мартын знал каждый уголок в районе, знал людей. Одни трудились старательно, с огоньком, и он их поддерживал. Другие думали только о себе, о собственном благополучии, и он добивался того, что таких или снимали с работы, или понижали в должности. И когда опять возвращался к мысли о том, что его хотят назначить на более ответственный пост, становилось и приятно, и одновременно страшновато. Было о чем подумать.

Поезд приближался к Смолянам. Останавливался он тут лишь на две минуты, но и этого бывало достаточно, чтобы станция тотчас ожила. Перрон заполнялся людьми. Едва поезд остановился, как Мартын вышел из вагона и почувствовал под ногами звонкое поскрипывание снега.

Все здесь Мартыну до мелочи знакомо. Направо от станции — территория большого торфяного предприятия. В скором времени рядом с ним будет строиться торфобрикетный завод. Чтобы увеличить выработку торфа, уже получили новые механизмы.

Налево от станции сразу же простирались широкие колхозные поля.

Снег и мороз, а думать уже надо о весенней посевной. Сколько дел, новых и интересных, нужно безотлагательно начинать! И всю дорогу от станции до своего дома Мартын только и думал об этих делах, о которых много говорилось на совещании.

Первой встретила отца Нина. Она прижалась к его холодной шинели, забрала в охапку пакеты с подарками и понесла их на середину комнаты.

Но что-то насторожило Мартына. Варвара Максимовна стояла около стола, а Юрик и Андрейка сидели в разных углах, надутые и хмурые.

— Что случилось? — спросил Мартын.

— Пускай он тебе скажет,— бросив взгляд в сторону Андрейки, ответила жена.

— Я все знаю, я все знаю! Я хотела сказать маме, а она...— затараторила Нина.

Но Варвара Максимовна прикрикнула на нее:

— Не твое дело!

— Мама, я пионерка, мне нельзя лгать. Правда, папа? — подалась девочка к отцу.

За последние месяцы Мартын не раз уже замечал, что Варвара Максимовна начинает придираться к Андрейке. Возникли нехорошие мысли, но Мартын не спешил высказывать их, ожидая подходящего случая, который помог бы Варваре Максимовне понять и почувствовать ее неправоту, вот сейчас, кажется, такой случай подвернулся.

— Ну что ж, давайте разберемся. Коллективно,— сказал Мартын и начал раздеваться, приводить себя в порядок после дороги.

— Правильно! — обрадовалась Нина.— Пускай Юрка первый все скажет. Ведь он виноват! Я все слышала и все знаю. Знаю, как его Михась вокруг пальца обводит...

Она подошла к Андрейке и исподлобья уставилась на брата.

Но Мартын ожидал, что скажет жена. Поняв это, Варвара Максимовна объяснила:

— Чуть не подрались. Хорошо, что успела разнять. И виноват Андрейка!

— В чем виноват? — спокойно спросил Мартын.

— Юрик помог... Нет, он вместе с Михасем Рудаковым решил письменную задачу...

— Не помог, а решил за Михася! — смело возразила Нина.

— А Андрейка твой, — не слушая ее, продолжала мать,— донес об этом классному руководителю. В результате, пожалуйста,— и Юрику и Михасю поставили двойки!

Эти слова «Андрейка твой» неприятно резанули Мартына. Он сразу насупился, помрачнел, и Варвара Максимовна тут же спохватилась, поняла, что она, в сущности, неправа. Может быть, зря накричала она на Андрейку, зря защищает Юрика? «Но ведь я мать, — мелькнула мысль, — разве могу я нападать на родное дитя?»

— Та-ак,— протянул Мартын не обещающим ничего хорошего голосом.— Та-ак... А из-за чего они подрались?