Пол Гриффин - Когда дружба провожала меня домой

– Вы снова его продадите, если мы отдадим его вам, да? – вмешался я.

– Бен, – одернула меня мама. – Нельзя так разговаривать с нашей подругой по путешествиям.

– Никакая она мне не подруга.

– Я больше никогда с ним так не поступлю, – сказала пожилая женщина. – До сих пор не могу поверить, что я это сделала. Но мне нечем было его кормить. Нечем было кормить себя. Я голодала.

– Вы видели, во что превратился его хвост?

– Больше ни слова, сынок, – предупредила мама. – Пойдемте с нами, – обратилась она к женщине. – Я помогу вам найти то, что нужно.

– Мне нужны деньги.

Мама достала из кошелька все деньги, что у нее были, и отдала женщине.

– Бен, дай нашей подруге то, что у тебя есть.

Я полез в карман.

– У меня всего доллар, – соврал я.

Целый год перед школой, и в дождь, и в снег, и в жару, и в гололед, я разносил купоны. Зимой чистил тротуары и подъездные дорожки у домов для отдельных семей. Летом мыл машины и полол сады. Сначала Рэйберн, а теперь эта женщина. Почему я должен отдавать деньги тому, кто продал Флипа какой-то незнакомке? Я был так зол, что даже не хотел делиться с ней мятым долларом.

– Отдай ей, – попросила мама.

Я вложил купюру в ладонь пожилой женщины, и та, развернувшись, пошла прочь.

Мама подтолкнула меня, чтобы я последовал за ней:

– Предложи ей зонтик.

Но женщина отказалась и продолжила свой путь.

– Спасибо, Бен, – сказала мама.

– Это же просто доллар.

– Но для нее он значит все.

Вечером на тренировке для получения сертификата Флип отлично справлялся со всеми заданиями. Он уже знал множество трюков: кувырок, «умри» и даже тот, что назывался «боец». В какой-то миг в класс вбежал тренер и отдал команду: «Флип, бокс». Пес тотчас встал на задние лапы и начал махать передними. Я все никак не мог перестать думать о той пожилой женщине. Сколько часов ей понадобилось, чтобы обучить его этой команде?

Обратная дорога домой оказалась долгой. Из-за дождя поезд еле тащился.

– Взбодрись, – сказала мама и подтолкнула меня в бок.

Я достал из рюкзака Флипа, и тот засопел у меня на коленях. Мне сразу стало легче.

Четверг в школе снова прошел без проблем, потому что Рэйберн опять отсутствовал «по болезни». По дороге домой Колобок предложил мне зайти к нему и сыграть несколько раундов в «Бесконечный кризис». Но у меня и Флипа было назначено свидание с Галлеей – вот только это было вовсе не свиданием.

– Она просто подруга, – сказал я.

– Я не об этом спрашивал, – возразил Чаки. Он интересовался, хорошенькая ли она.

– Она красивая, – ответил я.

Чаки закатил глаза:

– Такая же красивая, как Мистик из «Людей Икс»?

– Их вообще нельзя сравнивать. Мистик целиком синяя, а эта девочка радужная.

– А еще Мистик голая, – добавил Чаки. – Радужная, говоришь? Чувак, у тебя иногда такие выражения. Ты как загадка, завернутая в лаваш.

– Окутанная тайной.

– Я же говорил. И хватит уже ходить как в воду опущенный.

Мы как раз дошли до угла, где обычно расходились. Но Чаки, видимо, решил, что мне нужно выговориться, поэтому прошел со мной еще квартал до моего дома. Наверное, сейчас он пойдет домой.

– Я тут организовываю программу «Почитай Руфусу», а через девять месяцев уезжаю.

– Так организуешь еще одну, во Флориде, – заявил Чаки. – Конечно, этой радужной красавицы там не будет, но там полно и других девчонок. – Он стукнул меня в плечо и воскликнул: – Ай! Ну и костлявые же у тебя плечи. Ай! – снова закричал он.

Это уже Деймон Рэйберн отвесил ему подзатыльник.

– Карманы, – приказал тот.

Анджелина захихикала, а Ронда просто злобно смотрела на нас.

Чаки вывернул карманы – кроме пустой обертки из-под «Скитлс», у него ничего не нашлось.

– Теперь ты, Коффин, – обратился он ко мне.

– Нет, – ответил я.

– Что? – рявкнул Рэйберн.

– Что? – вторил ему Чаки.

– Что? – изумилась Анджелина.

– Коффин, не будь дураком, – добавила Ронда.

Рэйберн пихнул меня, но я удержался на ногах.

– Нет, – повторил я.

– Так держать, Бен! – обрадовался Чаки.

– Заткнись, Колобок. – С этими словами Деймон заехал ему в челюсть.

Я толкнул Рэйберна, и тут понеслось. Он дубасил меня, Анджелина пинала Чаки, а Ронда кричала, чтобы мы перестали быть дураками, и пихала любого, кто попадался ей под руку. Полминуты спустя этой компании уже и след простыл, а я остался с пустыми карманами. Этот придурок забрал у меня наушники.

Не знаю, как скоро я смог снова дышать более-менее нормально. Я лежал на спине и смотрел наверх. А оттуда, с эстакады, на меня пялились голуби, которые частенько там обитали и гадили на всех. Чаки неустанно спрашивал, все ли со мной в порядке. По крайней мере, мне так казалось, потому что я с трудом его понимал из-за прилипшей к брекетам губы. Мы валялись за мусорным контейнером – вечно везет нам на мусорки – и пытались прийти в себя.

– Мне надо накладывать швы? – спросил Чаки.

– Нет, губа просто распухла, – ответил я. – И перестань уже ныть. Хватит!

Я вытер с носа кровь и вывернул толстовку наизнанку, чтобы не было видно остальных пятен. Маме ни за что нельзя рассказывать. Иначе не успею и слова сказать, как она позвонит миссис Пинто. И тогда мои дела в школе станут в десятки раз хуже. А подбитый глаз объясню проверенной отмазкой: «На физкультуре играли в вышибалы».

Когда я вернулся домой, Флип не встретил меня у двери.

– Флип? – позвал я. – Иди ко мне, приятель. Пойдем навестим Галлею.

Пес вышел из маминой комнаты и торопливо подбежал к моим ногам. Я поднял его на руки и понял, что он весь дрожит.

В комнате на полу лежала лицом вниз какая-то женщина. Я даже не сразу сообразил, кто это, потому что мама должна быть на работе еще как минимум часа два.

– Мам?

Ее неподвижное тело было холодным. Похоже, она умерла, когда обувала кроссовки. Еще одна причина, почему мы собирались переехать во Флориду, – ее здоровье. Она жаловалась на то, что зимой в Нью-Йорке у нее бывает легкая аритмия.

Но знаете, что самое странное? Я злился на нее. Что мне-то теперь делать?

Следующие четыре дня прошли как в тумане. Я не спал, не страдал астмой, даже не проронил ни одной слезинки. Я был совершенно спокоен. Для меня это событие не стало неожиданностью. Я получил еще одно доказательство того, что все хорошее не длится вечно.

Но я очень отчетливо помню свой завтрак в день поминок. Я как раз залил себе хлопья молоком, когда на кухню вошла тетя Джини и сказала:

– Бен, этот завтрак никуда не годится. Это даже едой не назовешь. Давай я приготовлю тебе что-то… Ох! – Она схватилась за грудь, будто вот-вот последует за мамой. – Твои брюки!