Владислав Крапивин - Болтик

– Вот здесь надо проволокой привязать, чтобы руль не соскакивал. Это теперь самое главное дело.

Максим пригляделся.

– А если винтом?

– Где его взять?– досадливо сказал высокий.– Как назло, найти не можем. Вадик сегодня все свалки обшарил.

Это заметно было. Голубая футболка на животе, джинсы на коленях и даже щеки были у маленького Вадика в ржавчине.

Что же оставалось делать? Все само собой получалось. Конечно, Максим привык к болтику и полюбил его. Но болтик не может все время жить у него в кулаке. Он должен быть на нужном месте, чтобы пользу приносить. А здесь, у колеса, место было самое подходящее.

Максим вздохнул и раскрыл ладонь.

– Такой подойдет?

Они все трое разом уставились на болтик. И разом заулыбались. Даже хмурый Олег. А высокий мальчик сказал:

– Нет, ты в самом деле с неба упал! Ты наш спаситель.

И они, стукаясь лбами, нагнулись у колеса и начали прилаживать болтик. А Максим сел на корточки рядом. Маленький Вадик оглянулся на него и доверительно сообщил:

– Вот Венька обрадуется.

"На кого он похож?– подумал Максим. – Я, наверно, встречал его брата в ансамбле. Интересно, он в каком кружке?" Но спросить постес– нялся.

– Мы сегодня по телевизору выступали,– сказал он, и получилось так, что он и про себя и про Веньку сказал.

– Венька говорил, да мы не смотрели,– откликнулся высокий маль– чик. – Замотались и забыли. С утра с этой штукой возимся.

Он распрямился и с высоты глянул на Максима:

– Ну, спасибо за винт. Мы тебя обязательно покатаем. Тебя как зовут?

– Максим.

Высокий мальчик растерянно заморгал.

– Не может быть… Меня тоже Максим!

Это здорово получилось! Сразу сделалось так, будто они почти друзья.

– Мы тебя обязательно покатаем,-повторил высокий Максим.– Сколь– ко хочешь.

– А когда?

– Как начнем испытывать, сразу позовем,– неожиданно сказал Олег.– Нам еще один человек не лишний будет. А ты парень дельный.

В Максиме поднялась теплая волна благодарности.

– А когда испытывать? – спросил он.

– Завтра,– сказал высокий Максим.– Сегодня такелаж поставим, а завтра-отдать якоря… Если ветер не упадет.

– Такой ветер не упадет,– решительно сказал Вадик. И Максим ему поверил.

– Да, а ты где живешь?– спохватился высокий Максим.– Как мы тебя найдем?

– На улице Техников. Дом три, квартира сорок. Второй подъезд.

– Это же рядом, – сказал Олег.

– Разве рядом? – нерешительно откликнулся Максим. – Я не знаю… Я тут недавно живу. Пошел напрямик по улице Гризодубовой, а она про– пала.

Ребята засмеялись. Высокий Максим сказал:

– Никуда она не пропала. Сейчас выйдешь за ворота, и она дальше тянется. А через квартал – твоя улица… Значит, дом три, квартира сорок?

– Да, – сказал Максим.– Только не забудьте… Я пойду.

Солнце уже совсем ушло, и Максим вдруг сообразил, что дома, должно быть, беспокоятся.

– Пока, – сказал Олег и протянул руку.

И высокий Максим – тоже.

И маленький Вадик протянул перемазанную ржавчиной ладошку.

Что говорят все мамы, когда сын является позже назначенного сро– ка, помятый, взъерошенный, с боевыми ссадинами? Они говорят одни и те же слова:

– Боже мой! Где тебя носило? На кого ты похож?!

Что должен делать сын? Сокрушенно вздохнуть, опустить глаза и всем своим видом показать, что он и сам очень огорчен, что это было совершенно случайно и – главное – самый последний раз. Тогда можно избежать нагоняя или, в крайнем случае, ослабить его.

Но в Максиме, несмотря на усталость, пела радость победителя. В ответ на мамины слова он неосторожно сообщил:

– Это потому, что день такой был. – И посмотрел на маму радост– ными глазами.

Мама сухо поинтересовалась, что это был за день и где в течение этого дня Максим околачивался. Не на экскурсии же он был с утра до вечера.

– Почему с утра до вечера? – слегка обиделся Максим. – Сперва передача, потом…

– Максим! – строго сказала мама. А папа крякнул, отложил журнал и странным голосом спросил:

– Ты что же, станешь утверждать, что был на передаче?

– А где же я был? – изумился Максим. – Да вы что, сами разве не видели?

– Ну, знаешь ли… – сказал папа.– Это просто не по-мужски: так изворачиваться. Неужели ты будешь доказывать, что передача была, ес– ли ее не было?

Максим по очереди посмотрел на папу и маму. Они не шутили.

– Да вы что! – громко сказал Максим. – Вы просто прозевали передачу, а теперь говорите!

– Не смей грубить!– воскликнула мама.– Это выходит за всякие рамки! Мало того, что все сочиняешь, еще и голос повышать начал!

– Я? Сочиняю?– тихо спросил Максим.

Почему так подло устроен человеческий организм? Когда правда на твоей стороне и говорить надо гордо и спокойно, в горло набиваются колючие крошки, а в глазах начинает щипать и появляются скользкие капли…

– А кто сочиняет?– вкрадчиво спросил папа.– Может быть, мы?

– Вы просто перепутали программу.

– Ничего мы не перепутали. По местной программе были новости и концерт, только не твой, а хора имени Пятницкого. А по Московской – утренняя зарядка и "Человек и закон". Вот и все.

– Значит, телевизор сломался! Мама неприятно засмеялась:

– Это просто великолепно! Сломался и превратил ваш ансамбль в русский народный хор!

– Телевизор в полном порядке,– сказал папа. Он не поленился встать и торжественно щелкнул клавишей выключателя. – Полюбуйся.

Максим не стал любоваться. Он повернулся и прохромал на кухню. На кухне вкусно пахло горячим ужином. Но есть уже не хотелось. То, что случилось, погасило прежнюю радость и придавило Максима тройной тяжестью.

Во-первых, не было передачи!

Во-вторых, как он мог ляпнуть глупые слова про сломавшийся теле– визор?

В-третьих, почему они не верят? Разве он когда-нибудь обманывал? Если двойку получал, дневник не прятал; если виноват был, никогда не отпирался. Потому что многого на свете боялся Максим, но мамы с па– пой не боялся никогда. Конечно, случалось, что ругали его крепко, если было за что, а от мамы один раз даже перепало по затылку – за разбитый фарфоровый чайник (папа тогда сказал шепотом: "Эх ты, а еще педагог"). Но это же минутное дело. Потом все равно пожалеют и прос– тят.

Почему же не верят?

Максим положил на газовую плиту локти, на локти – голову. Рядом стояла теплая кастрюля и ласково грела щеку. Максим сделал несколько крупных глотков и загнал слезы вглубь. Но все равно было горько.

– Может быть, у них просто была репетиция, а им не сказали? – произнес в комнате папа.

– Ах, оставь, пожалуйста!– возразила мама.– Просто у него разыг– ралась фантазия. В этом возрасте бывает.

– Ничего не разыгралась, – сказал Максим.

– Не смей подслушивать! – откликнулась мама.