Яков Ершов - Витя Коробков - пионер, партизан

Он уже выбирался из-под одеяла, когда в полуоткрытую дверь донесся до него взволнованный голос матери:

— Опять полицаи по домам рыскают. Чего это они?

Витя замер на месте, стараясь лучше расслышать ответ отца.

— Да, говорят, из лагеря этой ночью побег был. Человек двадцать сбежало. И никого не поймали. Как в воду канули. Охрана хватилась только утром. А ночь-то была темнешенька…

Витя откинулся на подушку. Сердце его учащенно билось. Он вдруг понял все: и зачем его посылала Нина Михайловна к часовщику, наказав починить будильник к среде, и почему обрадовался Леня Ашот, и что означало: «Тетя переменила адрес».

Припомнились и другие слова, сказанные Ниной Михайловной Богдановой и Самарину: «Все устроилось как нельзя лучше. Десятки адресов». Витя теперь не сомневался: пленные бежали с помощью Листовничей и ее друзей.

День выдался ясный, солнечный, как большинство майских дней в Крыму. Море тихо плескалось у песчаных берегов. Шагая по захламленным улицам города, Витя вспоминал, что делал он в это время в прошлом году. Это был последний месяц школьных занятий. Готовились к экзаменам, «переживали». А потом ему дали путевку, в Артек. Артек! Артек! Какое это было счастливое время. Неужели и там фашисты? Да, конечно, и там…

В эту пору в прошлом году ребята уже катались на лодках, часами пропадали на море. Сейчас об этом нечего и мечтать. Гитлеровцы после десанта огородили пляжи колючей проволокой, нарыли траншей, построили доты. Они боялись нового десанта с моря. На пляжи никого не пускали.

Витя свернул на Лермонтовскую. Ему долго не открывали. Он постучал второй раз. За дверью послышались мягкие шаги, заскрипел засов. Дверь чуть приоткрылась, выглянула тетя Маруся:

— Ты, Витя? А я уж думала, полицаи пожаловали. Слышал: по городу обыски идут?

— Мне мама еще утром сказала, — ответил Витя и пошел в комнату Листовничей.

Тетя Маруся закрыла дверь на засов и прошла за ним.

— Это ваш молодой друг-приятель всех нас встревожил, — сказала она Нине Михайловне.

— Здравствуйте, Нина Михайловна! — весело крикнул Витя. — Слыхали? Из лагеря-то побег был. Вот здорово! Ловко вы все устроили!

Нина Михайловна поглядела на него серьезно и строго, как, бывало, смотрела в детском садике на расшалившегося малыша.

— Слышала, Витя, — сдержанно сказала она. — Только зачем же кричать об этом? И потом — откуда ты знаешь, что побег устроила я?

Витя понял, что не следовало начинать этого разговора. Сердце у него упало: вот так показал себя, болтун невыдержанный…

А Листовничая говорила, внимательно глядя в его смущенное лицо:

— Давай решим так: без вызова ты приходить не будешь. Когда нужно будет, я дам знать.

— Хорошо, Нина Михаиловна.

Вите было неловко, казалось, что Листовничая очень сердита.

— Я пойду, Нина Михайловна, — переступая с ноги на ногу, оказал он.

Но Листовничая удержала его.

— Подожди. Есть для тебя и твоих ребят одно поручение. Дело ответственное и, если сорвется, может кончиться плохо. Не знаю уж, доверить ли его вам?

Краска бросилась Вите в лицо.

— Доверьте, Нина Михайловна, — взволнованно заговорил он. — Вы не думайте, что мы маленькие. А за сегодняшнее простите. Очень уж обрадовался, что наши бежали. И, главное, так удачно. Ведь никого не поймали.

Листовничая, все еще, видимо, раздумывая и сомневаясь, подошла к столу и вынула из ящика завернутый в газету пакет.

— Вот что, Витя. В этом пакете — листовки. Доставлены они с Большой земли, от Красной Армии. Надо их распространить на Карантине: там у нас пока нет верного человека, а ведь твой Славка, кажется, на Карантине живет?

Витя кивнул утвердительно.

— Часть листовок, — продолжала Нина Михайловна, — можно расклеить, другие раздать надежным ребятам, чтобы дома прочитали родным. Как думаешь, не попадетесь вы с ними?

Витя снова заволновался.

— Нина Михайловна! У меня была листовка. Не попался? Нет. У нас, Нина Михайловна, звено. Ну, настоящее пионерское звено, как было до войны. Мы так сделаем — все шито-крыто будет.

Нина Михайловна протянула пакет.

— Хорошо, Витя, верю. Только о том, у кого взял листовки, даже самым близким друзьям — ни слова. Понимаешь? И что бываешь у меня, никому никогда не говори. Вызывать тебя буду через Любу Самарину. Ты ведь ее знаешь?

— Еще бы! — обрадовался Витя. — Она у нас пионервожатой была.

На прощанье Листовничая напомнила:

— Будь осторожен. Раздавайте листовки только надежным людям, проверенным, ребятам, разносите их по ящикам для газет. Если удастся, расклейте в переулках, где редко появляются полицаи.

Витя не пошел с листовками домой, а решил сразу идти в Володе Житкову. Надо было надежно спрятать листовки и договориться о том, как их распространять. Он выбирал самые глухие переулки, избегая не только фашистских патрулей, но и обычных прохожих. Пакет жег ему грудь, казалось, что из каждого закоулка, из каждой щели неотступно следят за ним невидимые колючие глаза. И он с трудом сдерживал себя, чтобы не побежать, не прятаться по дворам, что — он это хорошо понимал — только вызвало бы подозрения.

Домик Житковых стоял на окраине города, на взгорье, там, где вьющаяся между виноградниками дорога, уходила в леса. Володя жил с матерью: отец еще в первые дни войны ушел на фронт. На чердаке у него был устроен потайной склад. Под строгим секретом он показал Вите вороненый пистолет и две обоймы патронов. Это сокровище было тщательно завернуто в тряпочку и хранилось под балкой.

Дома Володе делать было решительно нечего. Единственное его утешение составляли голуби. Прежде их было десятка полтора. Но полицаи переловили почти всех птиц. Они истребили бы и оставшихся голубей, не пустись Володя на хитрость. Двух, самых любимых, он припрятал в подвале и две недели держал их там. Голуби растолстели, разленились, но зато уцелели. И теперь ранними утрами и по вечерам, когда уже темнело и полицаи не решались показываться на окраинах города, Володя выпускал голубей и наслаждался их полетом.

Витя теперь часто бывал у Володи. Они договорились создать из верных ребят пионерское звено и нередко подолгу обсуждали свои планы.

— Будем учиться, — говорил подвижной, горячий Володя. — Гитлеровцы школы закрыли, а мы все равно учиться будем. Учебники у нас есть.

Когда Витя пришел на этот раз к Житковым, Володя рубил во дворе дрова. Он высоко поднимал тяжелый колун и, крякнув, опускал его на поставленную торчком чурку. Витя незаметно подобрался и зычным, скрипучим голосом крикнул над самым его ухом:

— Хенде хох! [1] Руки вверх! (нем.).

Володя бросил колун и отскочил в сторону. А через минуту они тузили друг друга, заливаясь веселым смехом.