Анвер Бикчентаев - Прощайте, серебристые дожди...

Скоро траншея оказалась в руках партизан, фашисты, которые сейчас возвращаются с полными котелками, попадут прямо в объятия лесных мстителей.

Возле моста началась перестрелка, в немецкие пулеметные гнезда полетели гранаты.

Тут Азат услышал голос Миколы Федоровича: — Слезай! Смотри, шальной пулей заденет!

— Я не могу уйти с поста, — ответил Азат.

— Поторапливайся! — рассердился Микола Федорович. — Это приказ командира. Если не веришь, у Мишки спроси.

К этому времени противник открыл огонь из уцелевших пулеметов. Три раза бабахнул миномет. Ответный партизанский огонь был точным и мощным. Не зря готовились к этому бою с такой тщательностью.

В течение семи минут, как и было, предусмотрено приказом, все траншеи и окопы оказались в руках партизан. В следующие семь минут надо было успеть заложить взрывчатку и поджечь бикфордов шнур, чтобы очередной вражеский эшелон не успел пройти по мосту.

— Вон начальник штаба! И с ним Отто! — заорал Микола Федорович, забыв осторожность. — Они уже подходят ко второй опоре.

— Тише вы! — прикрикнул дядя Ваня. Он только что переправился через реку.

Вслед за ним шли Оксана Белокурая и Верзила. Вот уж кого не думал увидеть здесь Азат! Но удивляться некогда.

— Спасибо, Байгужин, — сказал командир. — Я довольна тобой. А сейчас — все в укрытие. До взрыва осталось две минуты. Даю красные ракеты.

Азат хотел вернуть ей часы, но она отмахнулась:

— Часы потом, а вот бинокль оставь, понадобится. Мальчишки уже лежали на своем партизанском берегу, в заранее открытых щелях, когда отчетливо услышали стук приближающегося поезда.

Будто сговорившись, мальчишки разом приподняли головы над окопом. Мост все еще стоял, тогда как он давным-давно должен был взлететь на воздух.

— Что могло случиться? — простонал Миша.

— Молчи! — набросился на него Микола Федорович. — Вон опять к мосту наши бегут.

Азат разглядел Артиста, Отто и Верзилу. Мальчик с удивлением подумал: «Верзила-то зачем?» Он бежал далеко позади тех двоих.

Артист и Отто уже скрылись с глаз, а полицай отстал от них. Азат почувствовал, как волосы его становятся дыбом. «Ведь теперь Артист и Отто, если взорвут мост, ни за что не успеют спастись».

Вражеский эшелон уже стучал совсем близко, когда Азат сорвался с места и бросился в сторону Красного моста. Наверно, он хотел во что бы то ни стало спасти Артиста и Отто.

— Ложись! — закричал ему Микола Федорович, но Азат ничего не слышал. Ему бы только добежать.

Вот из-за поворота показался поезд. Азат бежал, спотыкаясь и падая. Ему, конечно, не надо было выбегать из укрытия. Но разве в жизни человек всегда поступает так, как надо?

Азат вдруг увидел, как мост вздрогнул и медленно стал подниматься в воздух, разваливаясь на куски.

Азату показалось еще, что половина поезда повисла над рекой. Больше он ничего не помнит.

Ржавые спирали окружали его. Попробуй выбраться из этого плена! Где же граната?

Мальчишка напрягает память, стараясь восстановить картину боя. Но в голове полная сумятица.

Никогда еще он не был таким беспомощным. Даже зло берет. Надо успокоиться.

По бездонной синеве медленно плывут облака. Одно из них напоминает ветвистый дуб. Очень странно видеть

белый дуб. Совсем седой! А следующее облако похоже на мост, на железнодорожный, проходит мгновение, и облака сходятся, долго клубятся, и по небу уже несется бесформенная серая масса.

Он поймал себя на страшной мысли: почему в это утро такая глубокая тишина вокруг? Мальчишка встрепенулся. Даже в самые тихие дни в лесу что-то пищит, стрекочет, поет.

Неужели его бросили?

Он попытался приподняться, но не сумел. Словно из него ушла вся сила. «Лежу, как тесто в квашне», — вздохнул он. Но руки действовали. Он пальцами нащупал носилки, на которых лежал.

Значит, сюда его принесли. Но где же люди? Большого труда стоило повернуть голову.

На поляне, словно сраженные внезапным сном, лежали партизаны. Но почему такая страшная тишина? Может, все они мертвые? Ему стало страшно, как тогда, когда Одноглазый поймал его с чемоданом, полным шрифта. Даже дыхание перехватило.

Он сделал еще одну попытку сесть. Но не тут-то было. Он даже не шелохнулся.

Может, все это происходит не наяву, а во сне?

Нет, Азат не спит, он рассуждает, бодрствует.

Неужели он оглох?

Азат убедился в страшной догадке, когда увидел над собой склоненную фигуру человека с автоматом. Это же один из братьев Загидуллиных — Hyp!

Часовой что-то сказал, улыбнулся, показав белые крупные зубы, но Азат ничего не услышал.

Hyp отошел.

Но почему он ничего не слышит? Неужели оглох навсегда? Мальчишке стало очень плохо. Может, он здорово устал, поэтому ему и кажется, что он ничего не слышит. Вот отдохнет, проснется — и все будет в полном порядке.

На его лицо упала тень, будто кто тронул его слегка. Стоило осторожно приоткрыть веки, как счастьем наполнилось его сердце. Вокруг него радостно плясали Мишка-поваренок и Микола Федорович. Живые! Веселые! Они что-то кричали, даже как будто пели. Только Азат ничего не слышал. Вскоре вокруг него собралась целая толпа: Оксана Белокурая, дядя Ваня, Сидоренко, Титов. Все они что-то говорили, но Азат ничего не слышал.

Постояли над ним люди и разошлись. Даже друзья отошли. Может, дядя Ваня, главный медик, сказал: «Дайте человеку покой! Чего обступили?»

Правда, время от времени кто-нибудь подходил к нему: то совал в рот какую-то пилюлю, то поил чаем.

Первый звук, который глухо донесся до Азата, был звук разрывающейся бомбы. Наверно, где-то недалеко бомбили. Содрогание земли он ощутил спиной. Затем мальчику показалось, будто слух чуточку прояснился. Он услышал чей-то голос, очень слабый, будто доносившийся из-под земли:

— Потащил я его волоком… Это же Титов рассказывает!

— Я слышу! Я слышу! — прошептал Азат и заплакал! Слезы текли и текли по щекам, позоря юного партизана. «Даже вытереть нос не могу», — горько усмехнулся мальчик.

— Я слышу, ребята!

Азат старался внятно и громко выговорить эти слова. Но его никто не услышал.

— Я слышу!

Первыми кинулись к нему мальчишки.

— Гоп-ля! Гоп-ля! — отплясывал Мишка-поваренок. — Ожил! Смотрите, уже разговаривает!

Снова столпились люди около Азата.

— Можно его усадить? — обратился Микола Федорович к дяде Ване.

— Оставьте его в покое! — сказал он строго. — Ему положен госпитальный режим… Микола Федорович, побудь возле него и никого не подпускай, обеспечь полную изоляцию, какая положена в партизанском лазарете.

Хорош лазарет — под открытым небом!

Дядя Ваня вдруг замолчал. Все головы, словно по команде, повернулись налево. Что еще случилось?