Минель Левин - Операция «Ходики»

В кабинете были мягкие кресла, диван. Книжный шкаф из красного дерева и в нем медицинские книги. Письменный стол тоже из красного дерева. За ним, прижавшись к стене, стояли огромные часы. Они были почти в два раза выше меня. Маятник и стрелки с позолотой. Тяжеленные гири. А какой красивый бой!

Впрочем, это я помнил, что бой красивый, словно переговаривались колокольчики. Вот уже скоро год, как часы не шли.

На столе — письменный прибор, который отцу подарили в больнице ко дню рождения. Отец очень дорожил этим прибором. Гранёные чернильницы с серебряными крышками, подставки из драгоценного камня. Рядом телефон с белым пластмассовым корпусом.

Отец боялся, что я все это опрокину, разобью и не разрешал мне играть в кабинете, особенно с Чаркой.

Но кто мог узнать, что мы там бываем, если все на работе?

А тут:

— Вперед! — И Чарка прыгает в кресло. Потом на подлокотник кресла. Потом на спинку. Я тоже прыгаю в кресло, сбрасываю ее на пол.

Так мы носимся весь день. У нее язык вывалится. Я весь в поту. Будут и у нас медали!..

А перед самым началом занятий вернулся Каримчик. Я позвал его к себе. Устроил Чарке экзамен.

Каримчик уселся на диван, заложил ногу на ногу, как это делала наша учительница. Даже надел очки. Стащил у своей бабушки.

Он сидел и гундосил:

— Ну-с, молодые люди! — Где-то он это вычитал.

Чарка охотно выполняла команды. И в кресло прыгнула сразу и на подлокотник.

Каримчик сидел, не шевелясь. Очки скрывали выражение его глаз. Мне, во всяком случае, стало казаться, что он равнодушен. Тогда я решил его удивить и — была не была! — ударил ладонью по столу:

— Вперед!

Чарка перемахнула со спинки кресла на стол.

— Ура! — крикнул Каримчик.

Но тут полетела на пол чернильница. Я кинулся ее спасать, неосторожно толкнул часы. Они упали, больно придавив мне ногу.

Нога что — заживет! А вот часы…

К счастью, они не разбились. Значит, поставим их на место, и никто ничего не узнает.

Пыхтя, мы кое-как справились с этим трудным делом.

— Ура! — опять сказал Каримчик и ударил по маятнику.

Что уж там случилось, не знаю, только часы пошли. Они мерно отстукивали секунды. А мы стояли, разинув рты, потому что раньше никто не брался чинить эти часы.

Потом мы плясали от радости и прыгали на диване. И Чарка хватала нас за ноги.

И, конечно, мы решили никому не говорить, как «починили» часы.

Вскоре Каримчика позвали домой, а я стал ждать родителей. Никогда, кажется, я не ждал их с таким нетерпением: уж очень хотелось их удивить.

Каримчик через каждые пять минут звонил:

— Как операция «Ходики»?

Наконец он снова позвонил:

— Твоя мама идет! — Его окна были на улицу, а наши во двор. Я уже хотел положить трубку, но он вдруг закричал:

— А стрелки ты перевел?

— Какие стрелки?

— Ну, стрелки!..

В самом деле — на наших часах было одиннадцать.

— Сейчас двадцать минут седьмого! — кричал Каримчик.

Только я успел подвести стрелки и выскочить из отцовского кабинета, как в замочную скважину вставили ключ.

Мама чмокнула меня в щеку и прошла на кухню.

— Как ты провел день? — спросила она.

— Да так, — ответил я уклончиво.

— Ничего не случилось?

— Что могло случиться? — сказал я и отвел глаза, чтобы они меня не выдали.

Чарка вертелась под ногами, и мама бросила ей кусок сырого мяса.

Потом она стала жарить лук и плотно закрыла дверь. Чарка осталась с ней. Разве она могла уйти от мяса?

Я чинно сидел в кабинете, ждал отца. Вдруг он позвонил, сказал, что задерживается.

— Приходи скорей! — попросил я.

— Ладно, — сказал он. — Мама уже дома?

— Дома.

— Позови ее к телефону.

Они о чем-то поговорили. Мама улыбалась и не слышала, как громко тикали часы. Она положила трубку, и тиканье стало просто угрожающим.

Я стоял и глядел ей в глаза.

— Что с тобой? — спросила она. — Не заболел? Просто удивительно, как она не замечала, что часы идут!

Она пощупала мой лоб и даже заставила показать язык. А потом опять пошла заниматься хозяйством.

Часы пробили шесть.

Мама высунулась из кухни:

— Телефон?

— Нет, — сказал я.

— Тогда открой дверь.

Я открыл.

— Никого?

— Никого.

— А мне показалось: звонили…

Вот здорово получается!

Потом опять звонил Каримчик:

— Операция «Ходики»! — И мы хихикали в трубку.

Около семи, наконец, пришел отец. Он был большой и сильный. Обнял мать. Подбросил меня к потолку.

В последнее время мне это не нравилось: что я — маленький? Но сегодня я сделал вид, что радуюсь, и отец остался доволен.

— Мать, а мать! — весело сказал он. — Мужчины хотят есть.

Он пошел на кухню, и я отвернулся. Пусть обнимаются. Где-то там взвизгнула Чарка. Видно, попалась под ноги.

Я с трудом сдерживал нетерпение.

Сейчас отец пойдет в кабинет, возьмет газеты и сядет в кресло.

Чарка тоже сунулась в кабинет, но я щелкнул ее по носу. Она отскочила и опять хотела пролезть в кабинет.

— Ты ее, наверно, сюда пускаешь, — сказал отец, подозрительно оглядывая комнату. На столе все было в порядке, мы успели убрать. Он успокоился.

А часы тикали. Чудеса да и только!

Между тем большая стрелка снова подбиралась к двенадцати. Я затаил дыхание.

Отец не сразу понял, что часы бьют. Я никогда не видел его таким растерянным.

— Что это? — спросил он.

— Часы…

— Я понимаю, что часы. Кто их починил?

— Я.

— Ты?

— А кто еще?

— Ты умеешь чинить часы?!

— Что тут такого?

Он позвал мать. Наконец и она заохала:

— Ходят? Подумать только! — Но не поверила, что я починил часы. — Выдумщик! — сказала она.

— Что же, они сами починились? — спросил я, пряча глаза.

Отец поверил и стал говорить, как хорошо все уметь делать самому. Потом он расчувствовался и спросил:

— Сколько еще не хватает на железную дорогу?

— Семь рублей, — сказал я.

Он достал десять рублей:

— Молодец, ты их заслужил.

Я покраснел и не знал, что делать. Но потом взял деньги и, свистнув Чарке, выбежал во двор. Там уже был Каримчик. Я показал ему деньги:

— Только это, наверно, нечестно.

— Почему нечестно?

— Ну, так ведь мы их не чинили.

— Как не чинили?

— Они сами пошли.

— И ничего не сами! — убеждал Каримчик. — Теперь закончим операцию «Семафор».

Я колебался.

— Ты как девчонка! — сказал он.

— Ладно, — решил я. — Завтра пойдем в «Сказку».

Но оказалось, что надо готовиться к контрольной, и мы в магазин не попали.

А вечером пришел отец. Он не подбросил меня к потолку, а по-мужски, крепко пожал руку. И мне опять стало стыдно, что я его обманываю.

Признаться? Рассказать отцу обо всем? Но как же тогда операция «Семафор»? И потом ведь это была не только моя тайна.

Так я рассуждал. А отец в это время позвал меня в кабинет.