Минель Левин - Операция «Ходики»

Через какое-то время назначили меня в наряд с молодым солдатом по фамилии Мороз. Он призвался на границу со своей овчаркой Пальмой. Но мы перекрестили ее: То-Ли-Есть-То-Ли-Нет. Очень уж она была флегматичная. Другой бы на его месте обиделся, но он стерпел. И ничего не пытался доказать. Мы решили, что он скучный человек, а про себя стали называть: Ни-Жарко-Ни-Холодно.

Одним словом, взял я автомат, диск с патронами, сигнальный пистолет. Ни-Жарко-Ни-Холодно молча проверил мое снаряжение и кивнул.

Мы получили боевой приказ, вышли на дозорную тропу. Ни-Жарко-Ни-Холодно впереди. Я, как и положено, держался на расстоянии видимости.

Мы спустились к реке, затаились в камышах. Целую вечность вслушивались в ночные голоса, отражали нападение комаров. Потом осторожно пошли дальше. Проверили сигнальную систему. Снова залегли…

Наконец пришла пора возвращаться. То-Ли-Есть-То-Ли-Нет бесшумно скользила вдоль вспаханной полосы. Я с трудом различал ее силуэт. Вдруг она свернула с тропы.

Ни-Жарко-Ни-Холодно подал знак остановиться. Вскоре он два раза ударил по голенищу. Это тоже был условный сигнал. Я подошел ближе.

То-Ли-Есть-То-Ли-Нет застыла у телеграфного столба. Ни-Жарко-Ни-Холодно ткнул пальцем в небо. Где-то там, над проводами, затаилась крупная птица.

— Гриф! — прошептал Ни-Жарко-Ни-Холодно.

Я пригляделся. Это и в самом деле был гриф, только без львиного туловища.

Я хлопнул в ладоши. Он не отреагировал. Я стал раскачивать столб. Опять хоть бы что.

Ни-Жарко-Ни-Холодно принялся меня уговаривать:

— Ладно, пусть сидит.

А я вдруг решил проучить грифа.

«Вот сгоню это страшилище, — подумал я, — и больше не будет сниться всякая чепуха».

Я навалился на столб. Гриф повел из стороны в сторону хищным клювом.

— А ну, пошел! — вконец рассердился я.

Гриф и не думал улетать. Тут я вспомнил про сигнальный пистолет. В мгновенье ока я разобрал его и запустил в грифа деревянной рукояткой. Он тяжело взмахнул крыльями и улетел. Я сразу успокоился.

— Идем, — сказал Ни-Жарко-Ни-Холодно.

— Сейчас, — ответил я и принялся искать рукоятку. Но она куда-то запропастилась.

— Посвети, — сказал я.

Ни Жарко-Ни-Холодно вскинул следовой фонарь. Луч света скользнул по земле. То-Ли-Есть-То-Ли-Нет шарахнулась в сторону.

Мы вспотели, прочесывая все вокруг, однако рукоятка будто сквозь землю провалилась.

— А что, если ее гриф унес? — огорошил меня вопросом Ни-Жарко-Ни-Холодно.

Я сразу согласился. С таким клювищем, как у этого грифа, не то что сигнальный пистолет, футбольный мяч заглотить можно.

Ни-Жарко-Ни-Холодно развел руками. Наверно, потому он и не привлекал овчарку к активному поиску.

Угрюмые возвращались мы на заставу. Как объяснить свой поступок, и что будет за порчу государственного имущества?

То-Ли-Есть-То-Ли-Нет спокойно бежала впереди. Ну, кому нужна такая собака?

За поворотом вспыхнули огни заставы. Ни-Жарко-Ни-Холодно подозвал овчарку, чтобы взять на поводок. Вдруг он два раза ударил по голенищу.

«Что там еще стряслось?» — невесело подумал я.

— Гляди! — сказал он, протягивая рукоятку от сигнального пистолета.

Я опешил.

— А Пальма-то, оказывается, ее подобрала, — разъяснил он.

Вот это был номер!..

Я поставил автомат в пирамиду и пошел на кухню.

— Отдыхай после наряда, — сказал старшина.

— У меня долг, — ответил я.

Но на этот раз я не стал чистить картошку. Я выпросил у повара мясо и понес Пальме. Больше я не буду называть ее То-Ли-Есть-То-Ли-Нет.

В казарме Мороз разбирал постель. Он увидел меня, улыбнулся. Ну, как можно говорить про него: ни жарко, ни холодно?

Я забрался под накомарник.

«Если и теперь придет сон, — подумал я, засыпая, — то он непременно будет хорошим».

Свердловск встретил дождем. Ветер сорвал с головы фуражку, погнал по глянцевым плитам аэропорта. К козырьку прилип мокрый, желтый лист.

Я стряхнул фуражку и надвинул ее на лоб.

— Такси!

Думал, что опоздаю к поезду, но ничего, обошлось…

Электричка мчалась мимо голых полей. Косые струи дождя хлестали по окнам.

В Нижнем Тагиле меня встретил перетянутый ремнями капитан.

— Будете отдыхать или сразу приступим к делу? — спросил он.

Я сказал, что времени у меня в обрез.

— Ну что же, поехали.

Мы долго тряслись в автобусе. Я приехал отбирать собак для границы, и капитан на все лады расхваливал овчарок из своего питомника.

— Чудо, а не овчарки! — повторил он несколько раз. — Есть темно-серые. Такая масть вас устраивает?

— Устраивает, — ответил я.

— А есть чепрачные.

— Еще лучше.

— А Кичи совсем черная. Подойдет?

— Хоть синие в полосочку, — сказал я.

— А может, вам нужны белые? — усмехнулся капитан.

— Конечно, — ответил я, не скрывая иронии. — Такие собачки называются шпицами.

Капитан заметил вежливо:

— Я — про овчарок, — и опять усмехнулся.

«Ладно, — подумал я, — говори, что хочешь. Приедем, на месте разберемся».

Теперь я смотрел в окно. На мостовую мягко ложился снег. Первый снег в этом году.

— Где-нибудь в Мурманске, — сказал капитан, — таким овчаркам цены нет.

Я пропустил его замечание мимо ушей.

В помещении, где отбирали собак, стоял гвалт. Несколько пограничников, приехавших сюда за день до меня, уже осмотрелись. Доложили, что овчарки хорошие.

Я забыл о капитане. Слева и справа от меня метались на привязи овчарки. Инстинкт подсказывал им, необученным, годовалым щенкам, что чужого надо встречать лаем. Они выходили из себя, гремели цепями, заливались до хрипоты. И один из них задавал тон.

Он стоял в конце зала, выше всех на голову. Редко встречается такая овчарка. Я не мог отвести от нее глаз. Я уже любил эту овчарку и знал, что обязательно увезу ее с собой.

— Аян! — сказал кто-то за моей спиной.

Кличка-то какая звучная: Аян!

Тут только я снова вспомнил о капитане. Ну, конечно, это он назвал кличку понравившегося мне щенка.

— Аян? — переспросил я.

Он кивнул.

— Нравится?

— Еще бы! — восхитился я и только тут сообразил, что ведь Аян белый, как снег.

Капитан рассмеялся. Он, конечно, помнил наш разговор в автобусе.

Но какое это имело значение?

Я шагнул к Аяну.

— Стойте! — капитан схватил меня за руку. — Разорвет!

— Вот еще! — в свою очередь засмеялся я.

— Разорвет! — повторил капитан убежденно.

Аян предостерегающе зарычал.

— Да он вас просто к себе не подпустит, — вдруг успокоился капитан.

— Не подпустит?

— Конечно.

— Хотите пари?

Мы ударили по рукам.

— Аян! — В моем голосе были и ласка и приказ. Таким тоном с ним еще не разговаривали. Пока он соображал, что к чему, я уверенно погладил его и отвязал поводок.

— Гуляй, Аян!

Он ловил снежинки и резвился, как все щенки. Капитан только махнул рукой.