Кейт Уигглин - Ребекка с фермы Солнечный Ручей

После этого они стали еще более близкими друзьями — молодая жена священника и заброшенный маленький мальчик из Акревиля, отосланный из дома по неизвестной ему причине — разве только по той, что дома было мало еды, а у Кэша Кейма значительно больше. Кэссиус Кейм был известен в Эджвуде как «дядюшка Кэш», отчасти потому, что там любили фамильярно сокращать все имена, а отчасти потому, что «дядюшка» всегда платил и требовал уплаты наличными. [78] Cash — наличные деньги (англ.).

Позднее лето незаметно перешло в осень, и большой клен возле дома священника простер пылающий алый сук над качелями миссис Бакстер. Илайша оказался хорошим помощником для дядюшки Кэша, когда пришло время собирать урожай картофеля и яблок. Однако мальчику предстояло вернуться к семье, как только кончатся осенние работы в саду и поле.

Однажды в пятницу вечером миссис Бакстер и Ребекка, закутанные в шали, сидели на ступенях парадного крыльца миссис Кейм, любуясь закатом. Ребекка пребывала в состоянии радостного возбуждения: она только что приехала домой из Уэйрхемской семинарии, и, так как священник был в отъезде по церковным делам, ей предстояло провести ночь у миссис Бакстер, а на следующий день отправиться вместе с ней в Портленд. Там они собирались прогуляться на острова, съесть мороженое, прокатиться на конке и взглянуть на дом Лонгфелло — планы, столь воспламенившие воображение Ребекки, и без того не отличавшейся сдержанностью, что она вся словно светилась изнутри радостью, заставляя миссис Бакстер задуматься о том, не может ли плоть быть просвечивающей и позволяющей видеть сквозь нее блеск пламени души.

А тем временем на поросшем травой пригорке у дверей сарая доили Ромашку. Оставив после себя полные ведра густого желтого молока, она зашагала к скотному двору и, проходя мимо лежавшей поблизости кучи соблазнительного турнепса, нагнулась и схватила целый пук. В спешке она взяла в пасть больше, чем считается хорошим тоном даже среди коров, и сидевшим на крыльце было видно, как она входит в ворота скотного двора, держа в зубах целый лес листьев, и с трудом пытается измельчить похищенное, стараясь при этом ничего не выронить.

Вскоре начало темнеть, и миссис Бакстер с Ребеккой вошли в дом, чтобы посмотреть, как миссис Кейм в первый раз зажжет свою новую лампу, взглянуть на последний половик ее работы (чудесное произведение искусства, полностью изготовленное из крашеных остатков нижних юбок) и послушать, как жена доктора будет играть на цимбалах «Часто в тихий час ночной».

Закрывая дверь на веранду, обращенную в сторону скотного двора, женщины услышали, как хрипит и кашляет корова, и переглянулись со словами:

— Ромашка пожадничала; теперь у нее несварение.

Илайша с заходом солнца обычно отправлялся в постель, дядюшки Кэша дома не было — он уехал к доктору, чтобы тот перебинтовал ему поврежденную молотилкой руку, — так что на скотном дворе оставался лишь Билл Питерс, батрак. Вскоре он вошел в дом, спросил, когда вернется хозяин, и сказал, что корова хрипит все сильнее и сильнее и что, должно быть, что-то с ней не в порядке, но он не может заставить ее раскрыть пасть пошире, чтобы разглядеть, в чем дело.

— Она, эта чертова корова, лучше возьмет да помрет, чем сделает такое одолжение! — сказал Билл.

Вернувшись от доктора, дядюшка Кэш зашел в дом, чтобы взять фонарь, и сразу же направился прямо в коровник. Через полчаса, когда маленькая компания в гостиной уже успела забыть о происшествии, он вдруг снова вошел в дом.

— Будь я проклят, если эта корова не подыхает, — сказал он. — Пойдем-ка, Ханна, подержишь мне фонарь. Я ничего не могу сделать с забинтованной правой рукой, а парня глупее, чем Билл, в свете не сыщешь.

Все направились в коровник — кроме жены доктора, которая побежала к себе домой, чтобы взглянуть, не вернулся ли из Милтауна ее брат Мозес и не сможет ли он прийти, чтобы помочь Кеймам.

Положение Ромашки было серьезным; сомневаться в этом не приходилось. Что-то, предположительно один из корнеплодов, застряло у нее в горле и не двигалось ни туда ни сюда, несмотря на все ее усилия. Она дышала с трудом, ее глаза были налиты кровью от напряжения и удушья. Раз или два мужчинам удалось заставить ее раздвинуть челюсти, но она вырывалась и отворачивалась, прежде чем им удавалось разглядеть причину неприятностей.

— Вижу я там маленький зеленый пучок; торчит прямо посередине, — сказал дядюшка Кэш. Билл и Моуз держали по фонарю с каждой стороны от головы Ромашки. — Да только сидит он так глубоко и такой маленький, что я не смог бы его ухватить, даже если б правая рука у меня была здоровая. Может, ты, Билл, попробуешь?

Билл замялся и затем признался, что ему что-то не хочется. У Ромашки были прекрасные, внушительного размера зубы, и Билл не имел никакого желания оставить руку в ее пасти. Он сказал, что не годится для такой работы, но охотно поможет дядюшке Кэшу подержать голову, коровы; это было столь же необходимо, но значительно менее опасно.

Моуз был более склонен содействовать спасению коровы во имя гуманности и сделал все, что мог, обернув запястье тряпкой и несколько раз отчаянно, но безрезультатно ткнув в скользкие зеленые листья, торчавшие в глубине неохотно разинутой пасти. Но корова встряхивала головой, топала копытом, взмахивала хвостом и вырывалась из рук Билла, так что казалось совершенно невозможным добраться до причины всех ее мучений.

Дядюшка Кэш был в отчаянии, особенно раздражаясь из-за того, что сам не мог сделать ничего по причине поврежденной руки.

— Запрягай лошадь, Билл, — сказал он наконец. — И поезжай-ка ты, Ханна, в Милликен-Миллз за ветеринаром. Я знаю, что мы смогли бы вытащить этот турнепс у нее из глотки, если б подобрали подходящие инструменты и нашли кого-нибудь, кто умеет ими орудовать, но надо спешить, иначе скотина наверняка задохнется! У тебя, Моуз, такие неуклюжие лапы; как она почувствует их в своей глотке, так думает, что ей конец. И пальцы у тебя слишком большие, так что ты не можешь как следует ухватиться за этот зеленый конец!

— У меня пальцы маленькие; дайте я попробую, — произнес робкий голосок, и, обернувшись, они увидели Илайшу Симпсона — брюки натянуты поверх ночной рубашки, вьющиеся волосы взъерошены; он растерянно таращил все еще сонные глаза.

Дядюшка Кэш засмеялся и с добродушной иронией заметил:

— Это ты-то, который и гнать корову на пастбище боишься? Ну нет, сэр, я думаю, на такое дело у тебя мужества недостанет!

Тут Ромашка захрипела еще страшнее, чем раньше, и закатила глаза, словно испуская дух.

— Уж лучше я залезу ей в глотку, чем увижу, как она задохнется! — воскликнул мальчик в отчаянии.

— Тогда была не была! Попробуй, сынок! На этот раз мы привяжем ее за шею. Не спеши и постарайся справиться с делом как можно лучше.