Александр Власов - Бун-Тур

— Ясно! — говорит. — Напрасно ты стол выпачкал!

— Не ясно! — загорячился Борька. — Я сейчас расскажу вам, тогда ясно будет!.. Это интересные грибы!

По классу шумок пополз: «У-у-у-у…» Не надо, мол! Надоело! Время дорого! Нечего его на пустяки тратить!

Встал Васька, спрашивает:

— Чего заукали? Не хотите, что ли?

— Не хотим!

— Ну их — грибы эти!

— Есть темы и поважнее!

Борьку даже затрясло, а Васька его по плечу похлопал, похвалил:

— Молодчина! Я отмечу у себя, что задание ты выполнил с честью! По-пионерски!.. Сбор объявляю закрытым!

Мы к дверям потянулись. На стол с грибами больше никто не посмотрел и ни одного слова про грибы не было сказано.

Борька как сморчок сморщился.

— Что же мне, — спрашивает, — делать с ними?

— Выкинь ты их в помойку! — советует Васька. — Заверни и выбрось, когда из школы выйдешь. А галочку напротив твоей фамилии, не бойся, я обязательно поставлю! Жирную!..

За неделю до Борькиного дня рождения, как и у всех перед именинами, мы попросили у него карточку. Зачем — вы знаете: чтобы поместить ее в центре большой общей фотографии. Борька обрадовался. Он думал, что мы нарочно не вспомним про его день рождения. А мы вспомнили. Доволен был страшно: надеялся, что нам надоело играть в формализм. Но рано он радовался.

У нас так заведено: в день чьего-нибудь рождения все приходят в школу за полчаса до начала занятий. Имениннику торжественно вручается дарственная фотокарточка и пустой альбом. Каждый дает ему еще конверт без марки, а в нем — листок с пожеланием. Читать до уроков эти пожелания некогда — полчаса пролетают за секунду. Именинник читает их на уроках. Он садится отдельно — за пустую заднюю парту и наслаждается дружескими посланиями.

И все учителя уже знают: раз сидит кто-то сзади и праздничный он, раскрасневшийся, и глаза у него блестят, — значит, именинник там сидит и лучше его в этот день не вызывать к доске. Ему многое в этот день прощается. Иногда он читает, читает письма — их ведь двадцать шесть — и как захихикает в тишине. Смешное что-то ему написали. И весь класс — ха-ха-ха! А учитель или учительница понимающе улыбнется и ведет урок дальше.

Да, я про альбом забыл, про пустой. Он почему пустой — чтобы потом все наши пожелания в него вклеить и хранить вечно. У меня их тоже три — столько, сколько и фотографий. Жалко, что не с самого начала — не с первого класса мы их придумали. Не альбомы это, а волшебные зеркала: видно, кто и как к тебе относится. И хотя все пожелания, конечно, хорошие, но прочтешь и сразу чувствуешь: от души написано или просто так, для приличия. А еще бывает видно, с кем ты раздружился за год, с кем сошелся, кому из девчонок понравился, а которая и видеть тебя не может. И себя в этом зеркале разглядеть не трудно. Если в трех или четырех записках пожелают одно и то же, к примеру, не задирать нос — так и знай, что тебя считают задавалой.

В Борькин день рождения все пришли за полчаса до звонка. Васька торжественно вручает ему альбом, фотографию, а мы кладем перед ним запечатанные конверты с пожеланиями. Все идет, как положено: и улыбки, и шутки.

Посмотрел Борька на фотографию и видит: в центре, в круглом окошечке — не он, а какой-то незнакомый парень. И потух Борька сразу, как костер от ведра воды.

— Это, — говорит, — не я… не моя…

Заглянул Васька на фотографию, за голову схватился.

— Ай! Надо же!.. Это мы перепутали — не тебя засунули! Как мы не доглядели!.. Но ничего! Ты уж потерпи — завтра на тебя обменяем!

Борька сел за парту, уложил конверты в стопу, выровнял их.

— Я, — говорит, — ребята, больше не могу… Не железный… Хотите — перейду в другую школу?

— Нет! Не хотим! — ответил Васька и объявил: — КЛЮФ с этой минуты распускается! Навсегда!

Он взял карточку с чужим парнем, разорвал ее и вытащил из портфеля другую — с Борькой в центре.

— Теперь, — говорит, — поздравим нашего именинника по-настоящему!

Все, кто смог, дотянулись до Борькиных ушей и по команде легонько дернули за них четырнадцать раз — ему четырнадцать лет стукнуло. А на уроках он сидел за пустой задней партой и читал наши пожелания. Всякое там было, но все от души. Не знаю, вклеит ли он их в альбом, но помнить будет долго. Да и мы этот КЛЮФ на всю жизнь запомним. Страшное это дело — формализм. Он не хуже кирпича голову проломить может!..

С нашим чертежником Борисом Борисовичем что-то произошло. Мы это сразу заметили. Шел шестой урок. Дал он задание. Мы чертим, а он к столу не сел и никакой детектив из портфеля не вынул. Неужели стесняется после нашего с ним разговора? Стоит у окна, задумался и бородкой стекло щекочет. Руки за спиной, и пальцы шевелятся.

Звонок прозвенел. Кто успел начертить, а кто и нет. В таких случаях Борис Борисович говорит, чтобы мы дома закончили. Но в тот день он на дом ничего не задал. Прошелся по проходу и, как обычно, без волокиты выставил отметки на всех чертежах, даже на незаконченных.

Неспроста это!.. Сидим, ждем.

Борис Борисович спрашивает:

— Деньги пришли?

Мы молчим, потому что не поняли, какие деньги.

— Забыли! — говорит Борис Борисович. — На почту и Сысоевой пришли деньги?

А ведь верно! Забыли мы проверить того парня!

— Сегодня же узнаем! — сказал Васька Лобов. — Катюша к Сысоевой сходит, а я — на почту… Но откуда… откуда, Борис Борисович, вам известно про это?

— Арнольду Викторовичу доверили свою тайну, а мне не доверяете? — пошутил Борис Борисович. — Он тогда рассказал на педсовете про ваш сбор, а мне поручили проверить, выполнен ли ваш наказ… Можете никуда не ходить: Сысоева нашла деньги у себя в кармане, в пальто, а начальнику почтового отделения они прислали три рубля в конверте.

Это была победа. Мы даже заорали от радости. Дело, конечно, не в деньгах, а в том, что подействовало. Наш отряд сильней их компахи! Сорвались мы с мест, но Борис Борисович остановил нас.

— Не все! — говорит. — Мне надо попрощаться с вами. Сегодня я последний раз ставил отметки. Ухожу. Меняю профессию. Буду работать в милиции.

Удивил он нас этой новостью. Замолчали мы, не знаем, что и сказать. Жалко, что он уходит, — хороший же человек! И потом как-то забавно: учитель и вдруг — в милиционеры! Свистеть в свисток будет! А с бородой как же? Что-то я ни одного бородатого милиционера не помню!

Борис Борисович погрозил нам пальцем. Отгадал, что мы думаем.

— Мысль повторенная есть ложь!

— Какие мысли! — произнес Васька скучным голосом. — Просто… просто жалко!

— Меня? — спросил Борис Борисович.

— Себя! — ответил Васька. — Пришлют какого-нибудь клюфовца!

— Кого?

— Ну, формалиста!.. Наплачешься!

Борису Борисовичу понравилось, что нам жалко с ним расставаться.