Николай Печерский - Восемьдесят восемь дорог

Ребята обрадовались и тут же принялись купать новобранца в арыке и драить его щеткой. Пес послушно переносил эти житейские неприятности. Только вертел длинным хвостом и оглушительно хлопал мокрыми, как тряпка, ушами. Игнат, стоя в стороне, с любопытством смотрел на процедуру и двигал бровями.

Плов, возле которого колдовал чайханщик, еще не успел как следует распушиться и подрумяниться, а уже со всех улиц, одна за другой, к чайхане катили грузовики, «Волги» и горбатые, будто колорадские жуки, «Запорожцы». Шоферы входили в чайхану, оглушительно хлопали ладонями и еще с порога кричали:

— О, чайче, як плов бие! Чайханщик, давай один плов!

Люди, которые поедят настоящего таджикского плова, становятся добрее и отзывчивее. Прошло несколько минут, как чайханщик ударил скалкой по блестящему медному тазу, а у нас уже все было в порядке. Путаясь в собственных ногах и наступая на лямки вещевых мешков и концы палаток, мы грузили свои вещи в два новеньких, будто специально для нас приготовленных, грузовика. На темно-зеленых, не тронутых солнцем и пылью бортах, было размашисто написано мелом: «Перегон». Машины эти ехали в колхоз. В Нуреке они только заправятся и покатят дальше. Но я думаю, мы все-таки уговорим шоферов и посмотрим строительство Нурекской ГЭС.

В головную машину село девять ребят. Кабину второго грузовика захватил Алибекниязходжа-заде. Я и собака, которой дали кличку Гранка, расположились в кузове. Кроме нас, тут больше никого не было. Гранка сидела на собственном хвосте, внимательно смотрела на меня и показывала в задаток острые белые зубы. Но я уже смирился со своей участью. В конце концов газетчику не первый раз рисковать.

Наши шоферы обедали по-фронтовому: раз, два и — готово. Завели моторы, крикнули нам — «поехали!» — и рванули вперед. Колеса без устали мотали километры. Перед глазами возникали и тут же исчезали все новые и новые картины. Вот, лениво помахивая саженными крыльями, снялся с обочины и улетел прочь горбоносый гриф. Вот ползет прямо на дорогу полуметровая ящерица — варан, а вон, раздвигая носом траву, мчится на третьей скорости в заросли джиды колючий дикобраз. Все это было немножко похоже на правду и немножко на сказку, которая выскользнула когда-то очень давно, вместе с клубком ниток, из бабушкиного недовязанного чулка…

Но блаженствовал я недолго. Вместе с нами в кузове ехала пустая железная бочка. Веревка, которой она была привязана, перетерлась, и пошла бочка гулять по днищу машины. Бум, трах-тарарах! Я едва успевал отталкивать бочку в сторону. Гранка металась по кузову, яростно лая на бочку и вызывающе поглядывая на меня: «Чего же ты не лаешь? Давай!»

Я несколько раз стучал по железной крыше кузова, но шофер не слышал. Уже потом я узнал, что его заговорил наш Алибекниязходжа-заде. Рыжий Подсолнух рассказал шоферу, кто мы такие, куда едем, и уговорил его задержаться немного в Нуреке, показать нам стройку.

На повороте дороги я увидел человека с флажком на длинной белой палке. Он махал нам красным лоскутком и отчаянно кричал:

— Стой! Сто-ой!

Скрипнули тормоза. Машина качнулась вперед и остановилась. Бочка ударила в борт и тоже затихла. Мы с Гранкой выпрыгнули из кузова и поползли под машину. Будто сухой горох-нахут, посыпались туда и мои ребята.

Согнувшись вдвое, мы сидели на горячем, заляпанном пятнами асфальте и ждали. Прошло несколько минут, земля качнулась и в небо с грохотом и визгом взлетел в самую вышину рыжий лохматый столб. Минута, вторая — и снова земля загудела от взрывов. Вдалеке плясали по дороге круглые упругие голыши. Стукнутся звонким бочком, подскочат вверх, пророкочут по асфальту и закатятся кто куда…

Я сидел рядом с Алибекниязходжа-заде. Подсолнух вздрагивал от каждого взрыва и прижимал к себе оторопевшую Гранку. Лицо у Алибекниязходжа-заде побелело, и веснушки от этого выступили даже там, где их никогда не было.

— Ты не бойся, — сказал я Подсолнуху. — Камни нас не достанут. Это мы спрятались просто так, на всякий случай…

Алибекниязходжа-заде еще крепче прижал к себе Гранку и зашлепал синими непослушными губами.

— Я не б-боюсь… я Гранку спасаю…

Взрывы закончились, и мы покатили дальше. Поворот, еще поворот — и перед нами стройка Нурекской ГЭС. Тут сразу не поймешь, что к чему. Урчат экскаваторы, размахивают крюками подъемные краны, тарахтят, разбрызгивая каменную крошку, пневматические молотки. Тяжелый неуклюжий бульдозер тащит впереди себя гору валунов. Они остались после взрывов.

Строители пробивали в скале огромный тоннель. Пройдет немного времени, и в эту гулкую каменную трубу, увлекая на ходу камни и щебень, ринется Вахш. Река потечет под землей. Старое русло оголится. Между двумя берегами ляжет плотина. Такой плотины, я уверен, у нас еще никто не видел. Она будет выше Братской ГЭС и выше всех плотин в мире. Вахш должен вертеть лопасти турбин и орошать поля.

Наша машина остановилась возле высокой отвесной гряды. От нее на землю падала длинная темная тень. Мы оставили рюкзаки, а сами отправились на стройку. Я тут уже был и кое-что знал. Перво-наперво мы пошли к Вахшу. Он мчался в глубоком и узком ущелье. Мы пригляделись и увидели где-то далеко-далеко белые юркие барашки. Оттуда доносился глухой сдержанный шум. Он то затихал, то возникал вновь, будто в ущелье один за другим шли быстрые поезда. Напуганные и восхищенные, мы стояли у края пропасти и молчали.

Над пропастью, переброшенный с одного берега на другой, висел узенький бревенчатый мостик. Тихие старые мостики живут рядом с легендой. Легенда и в самом деле была. Я слышал ее несколько месяцев назад, когда первый раз приезжал в Нурек. Я рассказал ребятам легенду точно так, как она записана у меня в тетрадке.

Однажды басмачи решили угнать отару дехканских овец. Но чабан перехитрил бандитов. Он встал на заре и перегнал овец по мостику на другой берег Вахша. Поглядел из-под ладони — все ли овцы целы, поднял огромный камень и бросил его с верхотуры прямо на мостик — шар-р-рах — и мостика как не бывало.

И тут чабан увидел на другом берегу белого ягненка. Он отстал где-то в пути и не успел перебраться вместе со всеми. «А, шайтан тебя побери! — подумал чабан. — Что теперь с тобой делать — не бросать же?» Он взял в руки свой длинный посох, разбежался, оттолкнулся им, будто шестом, и прыгнул через пропасть. На том берегу чабан взял ягненка, положил его за пазуху и прыгнул назад.

Была такая история или нет, я не знаю. Но я ей верю. Чабан с белым ягненком живут в моей памяти, как запорожский Тарас Бульба, как дерзкий, неунывающий Тиль Уленшпигель.