Александр Гиневский - Парусам нужен ветер

— Ты чего к нам привязался, а?! Вот репей… Чего тебе надо?!

— Мне на коня бы посмотреть. Ведь он живой и настоящий. Я теперь когда ещё такого увижу — может, и не увижу.

— Сказал бы сразу: прокатиться охота…

— Не-ет, ему и так тяжело, раз вы на нём сидите. Мне бы потрогать…

— Вон оно что… — сказал дядька совсем другим голосом. — А ну-ка, иди сюда.

Я подошёл. Дядька нагнулся и схватил меня за рубашку на спине. Я и опомниться не успел: сижу на коне, впереди дядьки.

— Мне тут некогда с тобой разговоры разводить. Поедем потихоньку, дорогой Коржика и потрогаешь, — сказал он.

— Коржик?! — удивился я. — Это его такое имя?!

— Угу.

— А вас как зовут?

— Ну, меня не так вкусно — меня Николаем.

— Дядя Николай, а Коржику не тяжело от нас двоих?

— А что ему? Это не телегу с грузом тащить!

Я потрогал Коржикину гриву. Она вся была из толстых и очень длинных чёрных волос. Если бы Коржик захотел и помчался быстро, то грива бы развевалась.

А шея у Коржика мягкая и тёплая. Ему, наверно, приятно, когда его гладят.

— Ну, натрогался? — сказал дядя Николай.

— Нет ещё, — говорю.

— Ладно, хватит. Слезай, а нам дальше надо.

Дядя Николай спустил меня на землю и сказал:

— Ну, бывай!

— Я вас тут подожду, — говорю, — когда обратно поедете.

— О, брат! Мы не скоро.

— А куда вы?

— Да вот Коржика подковать надо. Через час только назад будем.

— А я успею домой за хлебом сбегать?

— Успеешь. Только ты уж лучше захвати сахара кускового.

Я помчался домой. Набрал сахара и хлеба. Выбегаю на улицу, а мне навстречу — Вадик и Толька.

— Ты что, на Северный полюс собрался?! — кричит Вадик.

— Нет, — говорю.

— Не ври! Я вижу: вон как хлебом запасся!

— Это для Коржика.

— Для какого ещё Коржика? — удивился Толька.

Тут я им всё рассказал.

— Вовка! — говорит Вадик. — Ведь мы тоже можем взять для Коржика хлеб и сахар!

— Ведь это же лошадь! Ведь ей же надо много! — обрадовался Толька.

— Правильно! — говорю. — Давайте! Только Коржик — это не лошадь, а конь.

И вот мы стоим с хлебом и с сахаром. Мы стоим на нашей улице, смотрим, как мчатся машины и автобусы. И нам совсем не интересно, куда это они все едут. Ведь мы ждём Коржика и дядю Николая.

— Я его вперёд вас увижу — у меня зрение хорошее, — говорит Толька. — А ещё я длиннее всех. — Он и правда растёт только в вышину. Папа говорит, что он потому, наверно, и тощий, как спичка.

— Сказал тоже… может, я вперёд. Я его узнаю за сто километров, — говорю я.

Вадик толкнул меня:

— Чего спорите?! Вы лучше смотрите, а то с вашим зрением только прозеваем.

У меня в руке было два куска сахара. Мы так долго уже стояли, что сахар начал таять. И даже пальцы от этого стали липкие.

Мы и не заметили, как на нашей улице зажёгся свет. В небе появились звёзды, а Коржика всё не было.

— Что же это его нет? — сказал Вадик.

— Давайте съедим по одному кусочку сахара, ведь он всё равно тает, — предложил Толька.

Мы съели по кусочку сахара, а Коржика всё не было. И когда мы съели по пять кусочков, мы пошли домой.

Я уже совсем не думал про Коржика. Только во сне два раза его видел и разговаривал с ним и дядей Николаем про лошадиную жизнь.

И вот однажды прибегает Толька ко мне. Я дома был.

— Вовка, ты здесь сидишь, а у магазина, может, Коржик стоит и ждёт, когда его угостят сахаром! — кричит он.

— Коржик?! Не может быть!

— Кто же ещё?! Забыл, что ли?! Бежим!

— Бежим! Подбегаем к магазину.

— Коржик! Коржик! — закричал я, потому что увидел и сразу узнал его. Конечно это был он — коричневый и с чёрной гривой. Только он стоял, смотрел в землю и будто не слышал, как я ему кричу. Может, он меня забыл? А может, он просто устал, потому что к нему была прицеплена телега на таких толстых резиновых колёсах? Конечно он устал. Конечно он меня узнал и тоже обрадовался, только про себя.

Мы стали угощать Коржика. Он брал у нас хлеб прямо с ладоней. И губы у него были такие мягкие и тёплые. А на нижней губе несколько жёстких волосков. От них моей ладошке становилось немного щекотно.

Толька прыгал от радости, что Коржик берёт у него хлеб и сахар и совсем не кусается.

— Глупый, — сказал я, — зачем же он будет кусаться, если ты его угощаешь как друга.

— Зачем, зачем… Вон у него какие зубы!

— Такими зубами, если хочешь знать, очень здорово пережёвывать пищу.

У нас кончился хлеб и сахар, и мы стали гладить Коржика по лицу. Коржик уткнулся мне прямо в шею. Я стоял и не шевелился. Я стоял и чувствовал, какой он весь тёплый и живой.

— Вовка, вы шепчетесь, — сказал Толька, — а тут муха хочет укусить Коржика в глаз.

Я посмотрел — и правда. На длинной ресничке Коржика, как на веточке, сидела муха. Толька стал изо всех сил дуть, чтобы её согнать. Муха испугалась ветра и улетела, а мы с Толькой стали смотреть Коржику в этот глаз. Он был большой и тёмный. Он был весь, как тёмная, глубокая вода. И ещё в Коржикином глазу мы увидели себя, как мы стоим рядом и у Тольки — рот до ушей.

— Ну, чего уставились?! — услышали мы вдруг.

Это был не дядя Николай, а какой-то совсем незнакомый дядька.

— Муха хотела укусить Коржика в глаз, а мы её согнали. Вот, — сказал Толька.

— За муху спасибо, — дядька стал поправлять ремни на Коржике, — только мою лошадь зовут Пчёлка.

— Какая Пчёлка?! А где Коржик?! — крикнул я.

— Не знаю, где ваш Коржик. Садитесь — прокачу.

— А она у вас подкована? — спросил я.

— А ты как думал. На неподкованной ездить — значит лошадь не жалеть.

Но мы с Толькой не сели. Мы пошли домой.

— Эх… не Коржик оказался. А я-то думал…

— Ну и что, что не Коржик?! Пчёлка — тоже хорошая лошадь! — сказал Толька. — И как похожа на него — почти Коржик. Ведь правда?

— Правда…

— И чего ты расстраиваешься? Я вот с одной Пчёлкой подружился, а ты ещё и с Коржиком. Тут радоваться надо, что так повезло — сразу две лошади.

— Толик, может, дядя Николай работает с Коржиком в другом месте? Может, ещё и к нам приедут?

— Конечно! Я как увижу — сразу тебе скажу.

— Интересно, дядя Николай подковал Коржика?

— А ты как думал?! На неподкованной ездить — значит лошадь не жалеть! Сам же слыхал! — сказал Толька и положил мне на плечо свою руку.

Юрка собрал нас всех и сказал: