Роберт Хайнлайн - Морин и Клифф

Я расправила плечи и потребовала:

— Веди меня!

— Я ставлю на тебя, Падди.

Клифф — он просто замечательный.

Санта Клаус, штат Аризона, всё ещё там. Немного проедьте от Кингмана к Боулдер Дам по 93-й, и вы найдете его. Но миссис Санта Клаус (госпожи Дуглас) там больше нет, а её ресторан для гурманов теперь один из пунктов в сети быстрого питания. Если она жива, ей сейчас за восемьдесят. Мне не хочется это выяснять. В своем деле она была художником, равным Рембрандту, Микеланджело или Шекспиру. Я предпочитаю представлять ее в том дивном краю, куда уходит всё лучшее, что есть на свете, сидящей в своей кухне, окруженной своими гномами, готовящей свою чудную амброзию для Марка Твена, Гомера, Праксителя и прочим гениям, равным её таланту.

Наш университетский городок не гигант промышленного масштаба с ускорителем заряженных частиц и двумя сотнями футболистов, зато душевный. Самая душевная вещь в нём — доска объявлений в Старом Главном Корпусе. Здесь вы можете найти беспризорную перчатку, прикнопленную чертежной кнопкой, или отхватить работу бэби-ситтера, если вас не опередят женатые старожилы. Или вы можете купить дешевый автомобиль, если сумеете отбуксировать его оттуда, где его бросили. Здесь попадаются и такие перлы как: «Неизвестный, забравший ветровку из Библиотеки, пожалуйста, верните то же самое и получите по носу».

Но самое интересное находится в четырех секциях, промаркированных «A-G», «H-L», «M-T», и «U-Z». Мы используем их вместо Почтовой Службы США с огромной экономией на стоимости пересылки. Каждый инспектирует свою секцию утром перед занятиями. Даже если для вас на доске ничего нет, по крайней мере, вы сможете увидеть, кто действительно получает почту, а иногда и от кого. Вы снова проверите почту во время ленча и перед возвращением домой.

Человек с активной общественной жизнью проверяет доску объявлений шесть или семь раз на дню. Я не то чтобы активна, но я часто нахожу там письма от Клиффа. Он знает, что мне это нравится, и потому потворствует мне. Получать письма через доску объявлений прикольно.

Была одна девочка, на которую я имела обыкновение натыкаться, поскольку мы обе были в секции «H-L». Ее звали Габриэлла Ламонт. Я говорила ей: привет, и она говорила: привет, и этим всё наше общение ограничивалось. Габриэлла представляла собой унылое зрелище — не полная развалина, но слегка покосившееся строение. У нее были обычные черты лица, но она позволяла им жить своей собственной жизнью, даже не пользовалась помадой. Она зачесывала волосы назад, а её одежда выглядела так, будто она была куплена во Франции. Не в Париже, а просто во Франции. Тут есть некоторая разница. Вероятно, так оно и было. Ее отец работал на факультете современных языков, и он посылал её на три года учиться во Франции. Ну, и еще кое-что: не думаю, что у ней в жизни было хоть одно свидание.

Мы обе приходили к восьми, и она проверяла «H-L» каждое утро, одновременно со мной, а затем беззвучно исчезала. Для неё никогда не было писем.

До этого утра… Джорджия Ламмерс, которая была настоящая хищница, как раз отрывала записку от доски, когда подошла Габриэлла. Я услышал, как её мягкий слабый голосок сказал: «Простите. Это мое».

Джорджия сказала:

— Ха? Не будь дурой!

Габриэлла выглядела испуганной, но она протянула руку к записке.

— Прочитайте имя, пожалуйста. Вы ошиблись.

Джорджия вцепилась в записку. Она — старшекурсница, и она не потрудилась бы говорить со мной, если бы Папочка не был штатным сотрудником Университета — но я её не боюсь.

— Давай, — сказала я. — Прочитай, чье имя там написано.

Джорджия сунула конверт мне прямо в лицо:

— Прочитай сама, Любопытная Варвара!

— Габриэлла Ламонт, — прочла я вслух. — Отдай его, Джорджия.

— Чего? — завизжала она и посмотрела на конверт. Ее щеки стали пунцовыми.

— Отдай его, — повторила я.

— Хорошо! — сказала Джорджия. — Любой может ошибиться! — она швырнула письмо в Габриэллу и умчалась прочь.

Габриэлла спрятала письмо.

— Спасибо, — прошептала она.

— Обычная служба Желтого Такси, — сказала я.

«Удовольствие» — вот что это было. Джорджия Ламмерс была популярна — той дешевой популярностью, что зарабатывается с помощью низкого декольте — но не у меня. Она вела себя так, как будто это она изобрела секс.

Габриэлла начала получать письма каждый день — в конвертах, или просто свернутые листочки, приколотые чертежной кнопкой. Я задавалась вопросом, кто бы это мог быть; но каждый раз, когда я видела Габриэллу, она была одна. Я решила, что это должно быть кто-то, кто не нравится ее отцу, и они вынуждены использовать записки, чтобы устроить тайные свидания. Я поделилась своими мыслями с Клиффом, но он сказал, что у меня безудержное романтичное воображение…

Габриэлла получила одиннадцать писем на этой неделе — а я только четыре, все от Клиффа. Я указала ему на это, а он сказал, что я не способна оценить ниспосланную мне благодать, и потому он собирается уменьшить мою квоту до трех штук в неделю. Мужчины бывают просто невыносимы.

Однажды утром я подошла к доске, когда Габриэлла снимала с нее письмо; на сей раз Джорджия Ламмерс снова была там. Когда Габриэлла ушла, я спросила Джорджию самым сладким голосом:

— А для вас, Джорджия, ничего? Совсем плохо. Или на этот раз очередь Габриэллы стащить ваше письмо?

Джорджия фыркнула и вошла в офис Регистратора, где работала временным клерком. Я больше об этом не вспоминала вплоть до пяти часов. В это время я дожидалась Папочку в Старом Главном Корпусе, намереваясь поехать с ним домой.

В секции «H-L» ничего не было ни для меня, ни для Габриэллы, ни для Джорджии. Никого не было вокруг, поэтому я села на Скамью Для Старшекурсников, чтобы дать отдых ногам.

И тут же с нее соскочила, когда услышала кого-то позади себя, но это была всего лишь Габриэлла. Она — тоже новичок в Университете, и, во всяком случае, она бы никому ничего не сказала. Но я не стала садиться снова — наш Комитет Старшекурсников любит придумывать фантастические наказания для тех, кто игнорирует их священные привилегии.

И хорошо, что я этого не сделала — Джорджия как раз вышла из офиса. Правда, она меня не заметила, она пошла прямо к секции «H-L» и сняла с неё письмо. Я сказала себе: Морин, наша память пробуксовывает, минуту назад на доске для нее ничего не было.

Джорджия повернулась и увидела меня. Она вспыхнула и сказала:

— Чего ты уставилась?

— Извини, — сказала я. — Не думала, что тут было письмо для тебя. Я только что смотрела на доску.

Кровь прилила к ее лицу, затем она надела на себя ехидную улыбку.