Александр Власов - Верхний этаж

— Веди рубанок плавно. Считай, что в руке у тебя смычок, а под ним не доска, а скрипка. Она запоет, когда ты с умением к ней подступишься. Вот послушай!

Никита Савельевич взял рубанок и легко, скользящим движением провел его по доске. Ш-ш-ш! — весело и мягко отозвалось дерево, и стружка, шурша и завиваясь, заструилась из рубанка.

— И твоя доска чуткости просит, — сказал Никита Савельевич, перейдя к следующему верстаку. — Живая она!.. А ты ее против волокон строгаешь. Вот она и задирается. Поверни — лучше пойдет. Любая животинка хочет, чтобы ее по шерстке гладили, а не против.

Когда дошла очередь до Семена, он встретил мастера низким поклоном и на вытянутых рука, как хлеб-соль, поднес готовую доску, взятую из ниши. Свою, необработанную, он спрятал под верстак.

— Шик, блеск, красота!

К шутовским выходкам Семена мастер относился терпимо, но на этот раз он почувствовал, что Семен кривляется неспроста. Сомнение вызывала и быстрота, с которой он выполнил задание. Прошло не больше получаса, а доска уже готова: аккуратно опилена и остругана. Никита Савельевич повернул ее к себе торцом и увидел пометку — галочку, которую ставил всегда, принимая работу.

— Не надо! — очень тихо — так, чтобы не слышал никто, но с горестной обидой произнес он, возвращая доску Семену, и повторил: — Не надо так!

Семен понял, что хитрость не удалась, и ждал гневных, осуждающих слов. Но Никита Савельевич отвернулся от него и перешел к Олегу, которого совсем замучали два сучка, гвоздями сидевшие на конце доски. Натыкаясь на них, рубанок резко останавливался или подскакивал кверху, выворачивая Олегу пальцы. Принесенная Семеном доска стояла около верстака.

— Вторую строгаешь? — спросил Никита Савельевич, уверенный в том, что на прислоненной к верстаку доске тоже есть его пометка.

Олег безнадежно махнул рукой:

— Я и первую никогда не доделаю!

— А это что? — Никита Савельевич указал на готовую доску.

— Это… образец, — нашелся Олег, не зная, что произошло у верстака Семена.

«Соврал! — подумал Никита Савельевич и вспомнил: — На приемной комиссии тоже скрывал что-то!.. А совесть все-таки есть. Подменить доску постеснялся!» Мастер краешком глаза глянул на Семена — тот уже вытащил неоструганную доску и прилаживал ее на верстаке.

— Ну, посмотрим, что у тебя! — повеселев, сказал Никита Савельевич Олегу и, приобняв его за плечи, другой рукой поднял обрезок, отпиленный Олегом от доски. На этом куске не было ни одного сучка.

— Я бы у нее не этот, а другой конец отпилил, — поделился мастер своими соображениями. — Там сучки — они бы и ушли в отход. Верно?.. А теперь и мне ровно не острогать. Попробую все же…

Никита Савельевич подправил рубанок — чуть притопил лезвие железки, чтобы она забирала лишь тонкий слой дерева, и несколько раз прошелся рубанком по сучкам. Повизгивая под острой сталью, они сравнялись с плоскостью доски.

— Спасибо! — остановил мастера Олег. — Остальное я как-нибудь…

— Почему как-нибудь? — удивился Никита Савельевич. — У тебя совсем неплохо получается!

После того как мастер обошел всех ребят, с кем пошутил, кого подправил, кому просто сказал несколько добрых слов, работа пошла веселее. А Петька с Борисом уже заканчивали свое дело, и Никита Савельевич, не забывавший изредка посмотреть на них, отметил про себя, что Петька работает не только старательно, но и грамотно. Борис был у него подсобником — подавал инструменты, потом забрался наверх по лестнице и держал банку с краской, в которую Петька окунал кисть.

Незадолго до конца занятий, когда Петька делал последние мазки, а Борис уже собирался спускаться вниз, дверь под ними раскрылась. Показалась девчонка в платочке, накинутом на голову.

— Самоцветов в этой группе?

— У меня, — отозвался Никита Савельевич.

— После занятий его в комитет вызывают.

Мастер взглянул на Олега:

— Слышал?

— Ой! — испуганно вскрикнула девчонка и с опаской посмотрела вверх.

Оттуда, свесившись с лестницы, виновато смотрел на нее Борис. Вернее, не на нее, а на ее голубой платок, на котором растекалась белая клякса масляной краски.

— Опять ты? — Девчонка подавила невольную улыбку и сдернула с головы запачканный платок. — Вот уж медведь так медведь! Косолапый!.. Сначала ногу отдавил, а теперь и платок испортил!

— Нечаянно, — глухо пробурчал Борис и равнодушно посмотрел на хохочущих мальчишек.

Никита Савельевич неодобрительно покачал головой.

— А если б это кирпич?

— Нечаянно, — еще глуше пробормотал Борис.

— Стирать сам будешь! — пригрозила девчонка, вовсе не рассчитывая заставить его заняться стиркой.

— Ну и постираю, — согласился Борис.

— Держи! — не растерялась девчонка и подбросила платок кверху.

Пытаясь дотянуться до него, Борис поскользнулся на узкой ступеньке и чуть не свалился с лестницы, но платок все-таки поймал.

Дверь под ним захлопнулась, и из коридора долетел смеющийся голос:

— Медве-е-едь!

Борис спустился на пол и, полностью игнорируя усмехающиеся рожицы ребят, запихал платок в карман.

— Ты его ацетоном! — посоветовал кто-то в шутку.

— Скипидаром! — добавил другой.

— Ничего вы не понимаете! — крикнул Семен. — Он второй раз с ней заигрывает, да, видать, не знает, как! Ему бы шпорами звенькать, а он ее краской обливает!

Борис и на это не отреагировал никак. Не задевали его остроты мальчишек.

Никита Савельевич никогда не протестовал против случайно возникавших пауз в работе.

Они помогали ему поточнее разобраться в ребятах, понять каждого поглубже, определить их характеры. Мастер и сейчас дал мальчишкам возможность пошуметь, посмеяться, пошутить. И не он, а Петька напомнил всем, что занятия еще не окончились.

— У нас готово, — сказал он, спускаясь со стремянки. — Примите работенку.

— И хотел бы придраться, но не к чему! — развел руками Никита Савельевич. — Красиво сработали!

Петьку эта похвала не удовлетворила.

— Вы оцените!

— Пять с плюсом.

— Не так, а в деньгах!

Никита Савельевич насупился. Он не считал зазорным заботиться о деньгах и сам не отказывался от большого заработка, но честного, заслуженного. А в Петькиной настойчивости ему почудился какой-то отталкивающий деляческий душок.

— Простой халтурщик трешку запросит, — брезгливо произнес он. — Рвач-хапуга и пятерку заломить не постесняется, а…

— Нет! — остановил его Петька. — Мне по госрасценкам.

— Это другое дело! — обрадовался мастер. — И прости — я не так тебя понял… Точно не помню, но, наверно, покрасить всю дверь — рубля два. Ну, а за эту верхнюю планку, думаю, — копейки.