Михаил Штительман - Повесть о детстве

— Что теперь будем делать? — спрашивает Пейся.

— Давай зайдем в синагогу.

— А нас не выгонят?

— Что ты! Ни за что!

— А что ты скажешь, когда войдешь? — интересуется Пейся.

— Почему это я скажу? А может быть, ты скажешь!

— Ну ладно, кто войдет первым, тот скажет!

— А кто войдет первым?

— Ты!

— Здравствуйте, почему это я?

— У тебя есть вид, — льстиво произносит Пейся, — и ты знаком с комиссаром.

— Я первым не пойду, — решительно заявляет Сема, — я тебе не слуга!

— Хорошо! — соглашается Пейся и кладет руку на железные перила у чьей-то лавки, — Гадаем! Моя рука лежит!

— Моя рука тоже лежит! — кричит Сема и кладет руку на железо рядом с Пейсей.

— И моя лежит!

Жеребьевка заканчивается проигрышем Семы: ему заходить первым и ему говорить.

— А ты где будешь? — спрашивает Сема.

— Около тебя!

— Смотри мне, — предупреждает Сема, — не вздумай бежать!

Приоткрыв дверь синагоги, друзья хором спрашивают:

— Сюда можно войти?

— Входите, — раздается голос.

— Иди ты первый, — шепчет Семе Пейся, — без обмана!

Сема по привычке поправляет картуз и входит в молитвенный дом. Трофим, улыбаясь, кланяется ему, и Сема сразу чувствует себя легко и свободно.

— Я зашел узнать, может, что нужно.

— Нужно, — с грустью говорит Трофим, — Фуража не хватает — это раз. Людей расквартировать — это два. Из синагога убраться — это три.

— А разве здесь плохо? — обиженно спрашивает Сема. — По-моему, самое подходящее место. А там в углу можно спать.

— Нет, Сема, — не соглашается Трофим, — отсюда придется уйти. Не место здесь военному комиссару. Даже на один день! Понял?

Сема кивает головой, но ему совершенно непонятно, чего еще хочет Трофим. Подумаешь, какой барин! А чем здесь плохо? Кажется, места много и света достаточно.

— Так вот что, Сема, — серьезно говорит Трофим, — не пойдешь ли к нам на службу?

— Что делать? — спрашивает удивленно Сема.

Но Пейся щиплет его сзади и шепчет куда-то в плечо:

— Что ты строишь фасоны? Соглашайся!

— Да, — продолжает Трофим, — будешь курьером военного комиссара. Дело это тебе по плечу. Место ты знаешь, ноги у тебя быстрые.

— А оружие будет? — с замиранием в сердце спрашивает Сема и, краснея, уводит глаза от Трофима.

— Это уж потом. Послужишь — и получишь.

— Хорошо, — решительно говорит Сема, — я согласен.

— Нет, — смеется Трофим, — мы не будем торопиться. Ты еще посоветуйся с бабушкой. Скажи, что у тебя будет паек.

Сема смущенно молчит. До каких пор во все дела он будет вмешивать бабушку? Ему делают такую честь, назначают курьером, так нужно спрашивать у нее позволения. Кажется, бабушка уже держит в руках комиссара!

В это время Пейся, осмелев, продвигается вперед.

— А двух вам не нужно? — спрашивает он.

— Можно и двух, — соглашается Трофим и, закуривая, кивает головой матросу: — Вот они тебя проведут. Понял? Взять понятых. Ордер готов!

Матрос надевает на ноги какие-то очень неудобные лакированные ботинки с серой замшей и дрожащими пуговичками и, взяв в руки ружье, говорит:

— Есть, товарищ военный комиссар! Отправляюсь.

Повернувшись, он кланяется друзьям и кричит раскатным, семипушечным басом:

— Матрос непобедимого революционного Балтийского флота Степан Тимофеевич Полянка! Выбрасывайте вымпела!

Потрясенный и уже завидующий, Сема растерянно смотрит на матроса со смешной, коротенькой фамилией и не знает, что же нужно выбрасывать. В недоумении выходят они на улицу. Полянка сдвигает на затылок бескозырку с ленточкой и расстегивает куртку с золотыми блестящими пуговицами. Сема видит на его широкой груди зеленую лохматую женщину с рыбьим хвостом.

— Смотри! — восхищается Пейся. — Какая картина!

Степан Тимофеевич склоняется к ним и тихо говорит:

— Боевая задача такова: произвести обыск и арестовать здешнего купца Магазаника.

Сема раскрывает рот и почтительно смотрит на матроса.

— Требуется, — продолжает он, — двое понятых. Понятно, шлюпочки? Один будешь ты, — говорит он Семе, — а другого, постарше, захватим в пути. Ясно?

— Ясно, — покорно повторяет Сема, но он не понимает, как это можно арестовать Магазаника. — А вы не боитесь?

— Шлюпочка! — смеется Полянка и заглядывает в глаза Семы. — Не такие баржи на ремне тянули!

И они идут. Впереди матрос в лакированных ботинках и широких черных штанах, позади — будущие курьеры: Сема и Пейся.

— Ты не боишься? — спрашивает Пейся.

— Боюсь, — признается Сема, с тревогой представляя себе покрасневшее, злое лицо купца.

— А за что его?

— За все, — хмуро и строго отвечает Сема, вспоминая несчастные глаза Майора с рассеченной губой, — за все.

— А что с ним будут делать?

— Расстреляют!

— А если он откупится?

— Не откупится.

— А если отпросится?

— Не отпросится.

— А если убежит?

— Не убежит! — холодно бросает Сема и ускоряет шаг.

В эту самую комнату Сему приводил Фрайман, и кто бы мог подумать, что Старый Нос еще раз придет сюда! Сема стоит у двери неловко и смущенно. Рядом с ним — Доля. Они понятые. Пейся наблюдает издали: он частное лицо. Матрос присел к столу. Магазаник в нижнем белье лежит на кушетке: он собирался уснуть после обеда — ему помешали.

— Встать! — хмуро говорит Полянка, протягивая к лицу куща какую-то бумагу. — Именем революции, — уже торжественно продолжает матрос, — вы арестованы, и имущество ваше отныне принадлежит народу! Открыть все ящики!

Магазаник дрожащими руками открывает дверцы шкафа.

— Отставить! — приказывает Полянка и отворачивается лицом к окну. — Извольте надеть штаны!

Купец берет брюки, и нога его никак не может попасть в штанину. Матрос ждет. Магазаник, покачиваясь, идет к столу и, вдруг решив что-то, бросает на пол связку ключей.

— Разбой! — кричит он. — Среди бела дня! Не позволю! Через мой труп!

— Мы можем пойти и на такие жертвы, — спокойно говорит матрос и приступает к обыску.

…На улицу первым выходит Магазаник, за ним Полянка с ружьем наперевес. Подле дома с удивленными лицами стоят родственники купца, и чахлый брат его Нахман осторожно кашляет, прикрыв рукой рот.

— Они уже собрались, — кричит Магазаник, потея и брызгая слюной, — они ждали этого! Где ваши слезы, продажные твари? Изверги уводят кормильца, а вы молчите! Где ваши слезы, змеи? Отсохнет рука, если к добру моему потянется! Кто присвоит чужое — сгорит на огне! Золото мое вам снится? Конца коего ожидаете? — Магазаник тяжело вздохнул и, подняв руку, закричал: — Что вы стоите? Вернусь — сапожным шилом уши проколю! Рабами сделаю!

Но родственники стоят молча, испуганно прижавшись к серой стене дома. Они не плачут. Только гимназист Нюня, схватившись за голову, кричит вслед отцу: