Владислав Крапивин - Переулок капитана Лухманова

— Да катилась бы она… куда хочет! У меня ну совершенно другой вопрос. О капитане Лухманове…

— Господи… а что случилось? — почти всерьез испугалась мама. В том смысле, что непонятно, как может влиять на душу Мирослава Рощина старый капитан, живший в давние годы.

— Нам Константин Петрович рассказывал сегодня, что капитана в тридцать восьмом году арестовали как врага народа. Вместе с сыном и дочерью… Ну, его и дочь где-то через год выпустили, а сын — он был военный, разведчик — так и погиб в застенках. И я думаю: как Лухманов мог после этого работать на советскую власть? Как вообще многие люди это могли, когда у них убивали родных? Вот я бы… если бы что-то сделали с тобой или с Матвеем… отыскал бы где-нибудь пистолет и подкараулил этих гадов-следователей. Пусть потом расстреливают, все равно…

Теперь мама испугалась всерьез.

— Что за мысли у тебя, Мирка?! И… люди, у которых были арестованы близкие, они ведь надеялись, что случилась ошибка, что разберутся и выпустят. Мол, перегибы… А если мстить, пострадают и другие… Был такой художник, Борис Ефимов, знаменитый на всю страну. А у него брат, журналист и писатель Михаил Кольцов, тоже известный всему народу. Взяли, обвинили во всяких заговорах, расстреляли. А Борису Ефимовичу сказали, что брат в лагерях, и он все надеялся: разберутся, освободят… Похожая история с писателем Кассилем и младшим братом Оськой. Помнишь «Кондуит и Швамбранию»? Этого Оську тоже арестовали, и он сгинул в сталинских лагерях, а Лев Абрамович все верил в хороший конец. И несмотря ни на что, писал замечательные книги: «Великое противостояние», «Дорогие мои мальчишки»… Потому что одно дело — энкавэдэшные садисты, а другое — страна. Ее надо было защищать от фашистов… Ну и… у каждого, кто жил в ту пору, было что-то такое, что позволяло пересиливать все ужасы…

— Ну… в общем-то да, — вспомнил Мир. — Капитана спросили в самом конце жизни: «Дмитрий Афанасьевич, что вам позволяло жить, несмотря ни на что? И он сказал: «Соленый ветер и океан».

— Вот видишь!

— Но ведь не у каждого они есть, океан и ветер… — хмурясь, выговорил Мир.

— Но у тебя-то они есть! По крайней мере, впереди! — обрадованно сказала мама, словно этот довод решал все вопросы.

— Не знаю… — мотнул головой Мир. — Столько еще вилами писано на воде… на той самой, морской…

— Я уверена, что все решится в твою пользу! Лишь бы плавание было благополучным…

— А что может случиться?! — со старательной беспечностью воскликнул Мир. — Вот недавно четырехмачтовый «Седов» пришел из кругосветки! Целехонький и ни одного пострадавшего. Сейчас на парусниках куча спасательных средств, медики, а с берегом — мобильная связь…

— Так-то оно так, — покивала мама. — Только признаюсь по секрету: иногда ночью я молюсь потихоньку, чтобы все кончилось хорошо…

Мир уперся подбородком в дышащий пахучим жаром стакан.

— Мам, если у тебя такие страхи, давай я никуда не поеду…

— Я вот тебе не поеду! — сказала мама.

И разговор окончился, потому что в прихожей послышались голоса и смех. Появился Мак, и его сопровождала Маша.

— Здрасте, Галина Федоровна… Мир, я заехала спросить: у тебя когда выступление с корабликом?

— Послезавтра, — отозвался он, стряхивая напряженность недавнего разговора. — Будто не знаешь!

— Знаю, но уточняю… Ребята из нашего класса хотят прийти…

— Звезда эстрады, — сказал Матвей.

И Мир показал ему кулак.

Совсем поздно, почти ночью, Мир писал в своей «каллиграфической тетради»:

«Многое перепутывается в голове. А многое удивляет своими совпадениями. Например, наш город и далекий Севастополь. Здешние ребята и севастопольский мальчик Чук, который вместе с ними пускал по весенним лужам кораблики. Владимир Шателен, который ушел с англичанами из Севастополя, чтобы не погибнуть, и его книга, которая попала в наш город… Лухманов тоже немало жил в Севастополе… Капитан, скорее всего, никогда не бывал в нашем городе, но мама его одно время жила здесь. И его кораблик каким-то путем попал сюда. Наверно, никогда не узнаем — каким. Но все равно, будто есть магнетическая сила, которая соединяет наш город с Севастополем. Катера, которые были построены здесь, воевали в Севастопольских бухтах…

Мак сказал, что их класс называется „торпедоносцы“, после того как посмотрели фильм „Иван Никулин, русский матрос“. Именно этот фильм, а не знаменитых „Торпедоносцев“ о летчиках. Я спросил: „А вы-то с кем собираетесь воевать?“ А он: „Мы не воевать, а защищать тех, кому нужна защита“… Ну да, история с надписью в осеннем парке — это ведь тоже защита… А недавно Мак прочитал книжку Сергея Григорьева „Малахов курган“ и сказал: „По-моему, севастопольские пацаны все были смелые и справедливые“.

В общем-то понятно, что они тоже были всякие, как и у нас. Но все-таки кажется, что они были смелее и честнее. Потому что сталкивались с войной. И я с Матвеем не стал спорить.

А теперь вот еще одно совпадение. Прямо фантастическое! Кто бы мог подумать такое про нашу Зоечку Вертицкую?»

Зоя остановила Мира в коридоре после занятий в клубе «Резонансы»:

— Мирослав, тормозни на полминуты.

— К вашим услугам, сударыня.

Он и она всегда разговаривали с этакими подковырками. Без особого ехидства, но с усмешками. Потому что все привыкли к дурашливости ее песен и всегда ждали очередного «фокуса». И Зоя знала, что этого от нее и ждут. А теперь она подергала себя за конец тощей старомодной косы и проговорила:

— Я хочу с тобой серьезно… Хочу попросить…

— Ну давай… — сказал он, потому что почуял: дело и вправду нешуточное.

— Ты как-то снисходительнее других… Почти не хихикаешь надо мной…

— Я никогда ни над кем не хихикаю, — соврал от неожиданности Мир. Понял, как это глупо, и пробормотал: — А что случилось-то?

— Понимаешь, я прошлым летом была в Севастополе…

«Опять какой-то подарочек судьбы, — почуял Мир.

— Ну и хорошо, что была… Счастливая…

— Меня там папины друзья устроили в подростковый лагерь. Не в международный, не для олигарховых деток, а в маленький. Там были одни местные ребята… Мир, такие ребята!.. Я, после того как уехала, три дня ревела от тоски… Мир, ты не смейся.

Он тихо сказал:

— Зоя, разве похоже, что я смеюсь?..

— Не похоже. Я как раз поэтому к тебе. Ты ведь тоже собираешься пойти под парусами… А мы там ходили на шлюпках, был даже поход до Евпатории… Там такие инструкторы замечательные, из яхтсменов. А был еще старый руководитель, пенсионер. Он даже не официальный вожатый, а как бы шеф от флота. Капитан-наставник. Бывший штурман с трехмачтовой баркентины… На него как глянешь — сразу видно, что моряк с солью в каждой жилке. Но не суровый, на нем младшие пацанята буквально висли, как макаки на старом дубе…