Всеволод Нестайко - Чудеса в Гарбузянах

Да заболел, горемыка, боялся, что не встанет. Думал откупиться от безносой. А потом поправился.

Обеспокоенный мистер Фишер что-то застрекотал Гапке. Она в ответ даже бровью не повела в его сторону. Окаменела, потупив глаза в землю.

— Отец сначала не хотел и выкапывать. А я говорю: «Это деньги нормальные, что ж ты, это народные деньги… Где Стефан их взял? У народа наторговал, и выходит так, словно предки наши, которые несли в шинок своё горе, теперь, в тяжелую годину, помогают нам. Врага помогают уничтожить, село наше из руин поднять…» Вот так вот!

— Значит, нет клада… — тихо вымолвила наконец Гапка. — Нет… нет… Ой! Что же теперь?! Что?

— Извини, сестра! Сама видишь, сама слышала, как оно вышло. Я тут не виноват.

— Я вижу, вижу… Никто не виноват… Несомненно! Деньги, наторгованные в селе, справедливо вернулись в село. Это, наверно, справедливо. Да… что же мне делать? — В голосе звучало отчаяние.

Мистер Фишер снова раздраженно застрекотал, размахивая руками.

— В чем дело? О чем это он! — удивленно спросил Олексиенко у Гапки. — Говорит, что этот клад его. Но завещание же на ваше имя.

— Это есть правда! Его! — Гапка сокрушенно покачала головой. — Такое подписала соглашение, контракт: девяносто процентов ему и лишь десять процентов мне. А что я могла сделать? Что?! Разве я могла сама добраться сюда? Могла? Как, если я два года нигде не работаю. Но… Вы знаете, что такое это в Америке два года без работы? Два года!

— Ой, мамочки! — всплеснула руками Катерина Семеновна.

— Как Юлько бросил меня, нашел себе богатую вдовушку, и очутилась я натурально на улице, нанялась в ресторан мыть посуду. А два года назад из-за этого, — она кивнула на Фишера, — чтоб его черт побрал!.. Я, видишь, разбила ему гипсовую фигурку. Поставил её на пол, а я шла с полным подносом посуды, не видела, зацепилась и … В восемьсот долларов оценил. Старая паршивая фигурка какой-то голой красавицы. А то, видишь, антиквариат. Где бы это я взяла такие деньги? Только и имела, что дедово завещание. Да и то едва не выкинула — не принимала его всерьёз. А он, — снова кивнула на Фишера, — снова загорелся. Говорил, что один эмигрант из России в прошлом году ездил и получил наследство. Ну и написал контракт… И на дорогу ссуду документом оформил — тысячу двести. Не за кладом, видите, ехала… Продала тот клад. Чтобы хоть день прожить на родной земле… на Украине. Теперь можно и в тюрьму…

Пётр Васильевич с болью смотрел на сестру. В глазах у него были слёзы.

— Стой, Гапка, стой! — воскликнула внезапно Катерина Семеновна. — Не плачь! Отдадим этому американцу его чертовы деньги, пусть лопнет! Чертова работа!

— Конечно! Конечно! — подхватила Люба.

— Но, как это? Как отдадим?! Где я возьму такие деньги? Две тысячи долларов! Вы знаете, что это такое?

— Подумаешь, две тысячи! — выкрикнула Катерина Семеновна.

— Это как? — растерянно посмотрела на брата Гапка.

— А вот так… — решительно сказала Катерина Семеновна. — Сейчас пойдём, возьмем и отдадим. Беги, Петя, доставай книжку… А очередь на машину Кандыбам отдадим.

— Умница-разумница моя! Дай я тебя поцелую! — растроганно обнял Бойко жену, потом обернулся к Олексиенко. — Товарищ дорогой! Вы же поможете нам оформить всё это официально. И… И чтобы Гапка больше не ездила ни в какую Америку…

— Поможем! Поможем! Не волнуйтесь! — весело и, как всегда, приятно заулыбался Олексиенко.

…Остаётся только добавить, что Гафия Лукашевич-Бойко, бывшая миссис Гапка, живет в Гарбузянах до сих пор. Замуж за дармоеда Гузя она, конечно, не вышла, потому что он из Гарбузян на следующий день куда-то исчез, да и, как вы наверно, догадываетесь, замуж она не собиралась. Работает она шеф-поваром в сельской чайной и живет в центре села рядом с сельсоветом. Колхоз помог ей построить хату. Вышла замуж за вдовца из Васюковки и счастлива с ним.

А вот Люба, вы не поверите, вышла замуж за представителя инюрколлегии товарища Олексиенко, переехала в Киев и, когда пошли дети, забрала к себе сначала маму, а потом и папу. Конечно, когда они стали уже пенсионерами.

Вот так началось обезлюдение Липок…

…А теперь быстренько возвращаемся в наше время, ведь Сашка Цыган, Журавль и Марусик закоченели в лопухах, следя за иноземцами.

Убедившись, что лысоватый не мертвый, а просто спит, они уже не сомневались, что старый «ковбой» непременно вернется.

И правда, где-то часа через два послышалось шуршание «мерседеса», подъехала машина и из неё вышел старый «ковбой» и еще один пожилой дяденька со шрамом, который наискось пересекал левую щеку…

Ребята удивленно взглянули на него.

А кто это?

Лысоватый иноземец проснулся.

Дяденька со шрамом, который только приехал, не поздоровался с ним (слова «гутен морген», «гутен таг» ребята хорошо знали, ведь они учили немецкий язык), а сразу начал, немного запинаясь, что-то рассказывать.

Из этого ребята сделали вывод, что человек со шрамом из их компании. Наверно, они где-то его оставили, а вот сейчас забрали.

— Наверно, проверял, разведку проводил, чтобы убедиться, что никто не помешает, — прошептал Марусик.

— Да цыц! Дай послушать! — цыкнул на него Сашка Цыган.

Но как ни вслушивались ребята в разговор прибывших, не могли понять ничего. То, что говорят они на немецком языке, было ясно — отдельные слова знакомы, а вот о чем речь — хоть убей. Вот когда пожалели ребята, что на уроках Олены Всеволодовны ловили мух, играли в «морской бой», да обстреливали жеванными бумажными пульками Панька Цигалика. Но от этого не легче.

— Почему же они не копают? — прошептал Сашка Цыган.

— Ага… Я уже есть хочу, — тихо проговорил Журавль.

— Наверно, ждут ночи. Тайно, без разрешения сокровища, как правило, выкапывают только ночью, — авторитетно заявил Марусик. Он читал больше друзей, любил приключенческую литературу и имел в детективных делах немалый опыт.

— Так что — нам до утра тут сидеть без крошки во рту? — прошептал с тревогой Журавль. — Мать сегодня такой обед готовит… борщ с пампушками, утка с яблоками… на третье печенье и компот.

Марусик тяжело вздохнул.

— Ребята, — шепнул Сашка Цыган. — А зачем нам всем трем тут торчать? Давайте по очереди на обед сбегаем. Двое дежурят, а один…

— А что матери скажем? — шепнул Журавль. — Почему не вместе?

— Ну… ну… что рыбу на Голубеньке ловим. Клюет невероятно… не можем оторваться… Ты первый, Журавль, и иди. Твоя же мать, подготовишь её. Да и есть ты всегда больше хочешь. Иди…

Журавль не стал спорить. Как вы уже знаете, спорить он не умел. Да и мысль об душистом борще с пампушками, румяной утке с яблоками и сладкое печенье с компотом лишила его сил спорить.