Александр Чуркин - Литературно-художественный альманах «Дружба», № 4

Иван Иванович повернул назад голову.

— Погляди на него хорошенько, — шепнул он Муратовой, указывая на таежного хозяина.

Несколько минут шли молча. Ольга Иннокентьевна внимательно вгляделась в беспокойно спавшего зверя.

— Ну что? — спросил, оборачиваясь, старик.

— Медведя к телеге привязать надо! Не иначе кто-то брагу до него усидел.

— Помните, — вставил студент, — по овсу кто-то проползал и в тени под сопкой прятался.

Старый таежник покачал с сомнением головой и в раздумье произнес:

— Всякий зверь соль любит, а сладкое один медведь обожает. Медвежонок опился бы, а до капли всё бы вылизал. А эта тварь и минуты не сомневалась!

Остановили лошадей и привязали медведя к телеге.

Миновали мост через Газимур, и телега покатилась хорошей дорогой к Тайне. Навстречу выбежали ребятишки, а затем и взрослые. Петька раздувался от гордости, видя, с какой завистью смотрят на него одноклассники.

— Молодец, паря, — похлопал мальчика по плечу Нефедов, — для того и земля, чтоб ходить по ней подбоченившись!

Вот уже видна колхозная конюшня с широко распахнутыми воротами.

Телегу окружала густая, смеющаяся и горланящая толпа.

Вдруг медведь рванулся, разорвал веревки, привязывавшие его к телеге, и так страшно заревел, что Рыжик, зажмурив глаза, бросился галопом к конюшне. От толчка медведь упал на спину и спокойно лежал в подпрыгивающей телеге. Умная кобылица старалась тормозить, но молодой, сильный Рыжик увлекал ее в своем паническом беге. С зажмуренными глазами и хлопьями падающей с губ пены он влетел в ворота. Маруся тоже успела проскочить.

Среди народа крутился дед Гарама. Его пьяно-озорные глаза были настороженно прищурены. Редкие, как плохой частокол, зубы приоткрылись в усмешке.

Дед отмахивался от мух и пчел, вившихся вокруг его склеившейся прядками бороды, напоминавшей осенний куст с облетевшими листьями.

— Ты почему на работу не вышел с вечера? — строго спросила его Муратова.

— Голова болела! — нагло ответил старик, покачиваясь на тонких паучьих ножках.

— А ночью где был? — впилась председатель глазами в липкую бороденку, в которой запуталось несколько зерен зеленого овса.

— Вот этот пакостник вылакал мед, — крикнул Нефедов и, схватив старика, так тряхнул его, что тот только пискнул по-мышиному.

Народ грозно загудел.

Сквозь толпу протискался Петька.

— Ты, ты, — сказал он дрожащим голосом, — ты мне не дед больше. Ты, — и не найдя подходящего слова, шмыгнув носом, добавил сквозь всхлипывания, — элемент!

Через два дня Иван Иваныч и Вася, возвращаясь с прииска Быстрого, зашли к Муратовой.

В уголке копошилась Наташа.

Поздоровавшись, Ольга Иннокентьевна протянула приезжим телеграмму:

«Везите медведя Иркутск точка Оплата три тысячи плюс транспортные расходы точка директор зоопарка Петров», — вслух прочитал Вася.

Девчурка бросилась к студенту, который усадил ее на свое широкое плечо.

— Дядя Вася, мне жалко с медведиком расстаться, — прошептала ему девочка на ухо. — Кто его там кормить будет?

— Сторожа кормят зверей и ухаживают за ними.

— А почему их так зовут? — спросила Наташа, обнимая друга за шею.

— А как же?

— Раз кормят, — значит, кормильцы, а ухаживают, — то ухажоры!

— Ах ты, умница моя! — засмеялась Муратова, снимая внучку с плеча студента.

Шагырлы — типичная речка Центрального Казахстана. Свое начало она берет в невысоких горах Боздак и, пройдя 60 километров, отдает свои воды другой речке, которая впадает в реку Улы-жиланщик, что означает по-русски: «Большая змея».

Как и все степные речки, Шагырлы бывает полноводна только весной, за счет талых вод. Но вот в горных долинах растает снег, и водоток прекращается. По всему руслу остаются лишь плесы-озерки, питаемые родниками. Плесы бывают самой причудливой формы и разной величины. Встречаются такие, которые в ширину измеряются десятками, в длину — сотнями шагов. Но больше всё-таки маленьких плесов — от 5 до 15 кв. метров. Почти все плесы окружены плотным кольцом труднопроходимых зарослей камыша, таболги и других степных растений.

Вдоль правого берега Шагырлы тянется цепочка невысоких холмов, то близко подходящих к руслу, то отступающих от него. Холмы изрезаны скалами и обрывами, где гнездятся степные орлы. В тех местах, где русло расширяется до километра, растет высокая густая трава. Здесь можно встретить дрофу или журавля. В дебрях камыша и таболги водятся волки. Они устраивают здесь свои логова и выводят волчат.

На плесах встречается водоплавающая птица: утка кряковая, чирок, широконоска, серая, атайка. Можно увидеть и диких гусей, важно плавающих со своим семейством. Но не на всех плесах обитает птица. Это верный признак того, что в них живут щуки, поедающие яйца птиц. В плесах, где нет щук, в изобилии водится и рыба: подъязик, окунь, пескарь, плотва.

Особенно хорошо клюет рыба на рассвете. Кругом тишина, которую нарушает лишь негромкий всплеск. Это резвится рыба.

Приятно побывать на берегу, когда заходит солнце. Мне вспоминается один такой вечер. Я устроился на высоком берегу, откуда хорошо виднелся волнистый горизонт сквозь раскачиваемые легким ветерком упругие стебли чия. Солнце село, оставив на небе гигантские раскаленные мечи. Постепенно они блекли и исчезали. Но еще долго черный горизонт отделяет от потемневшего неба красная полоска.

Поблизости в камыше послышался шорох. Может быть, на промысел вышла лисица или всполошился заяц.

На воде появились зигзаги. Высунув голову на поверхность, плывет змея с крохотной рыбкой во рту. Она выбралась на берег и принялась выедать у рыбки глаза.

Лилии давно уснули, закрыв свои бутоны.

Появилось множество комаров. Не спеша иду в лагерь.

Мне захотелось узнать, что означает слово «Шагырлы» и почему им названа речка. Один седобородый почтенный казах рассказал мне любопытную историю. Впоследствии с некоторыми незначительными изменениями я слышал ее от других казахов-старожилов и склонен думать, что она правдива.

В давние времена на берегу реки жил человек, который занимался хлебопашеством. Для полива своего поля он устроил приспособление — «шагыр», которое представляло собой большое колесо с дюжиной глиняных горшков.

Колесо устанавливалось на реке и приводилось в движение. Горшки зачерпывали воду и, оказавшись наверху, опрокидывались и сливали ее в арык, по которому вода поступала на поле.