Луиза Мэй Олкотт - Маленькие женщины

– Может ли у меня быть иное чувство? – сказала с благодарностью миссис Марч, переводя взгляд с письма мужа на улыбающееся лицо Бесс и нежно касаясь рукой брошки из пепельных, золотистых, каштановых и темно-коричневых волос, которую девочки только что прикрепили ей на грудь.

Время от времени в этом скучном, сереньком мире происходят события, напоминающие восхитительную сказку, и какое в этом для нас утешение! Полчаса спустя после того, как каждая из них сказала, что может вынести лишь еще одну каплю счастья, эта капля была им дана. Лори приоткрыл дверь гостиной и очень тихо просунул в нее голову. Но он мог бы точно так же сделать сальто и выкрикнуть индейский боевой клич, потому что лицо его так сияло с трудом сдерживаемым возбуждением, а странный, прерывистый голос был столь предательски радостным, что все вскочили, хотя он сказал только:

– Еще один рождественский подарок для семейства Марч.

Не успели эти слова отзвучать, как Лори куда-то исчез, а на его месте появился высокий мужчина, укутанный до самых глаз и опирающийся на руку другого высокого мужчины, который пытался что-то произнести и не мог. Последовало всеобщее движение, и на несколько минут все, вероятно, лишились рассудка, ибо творились самые странные вещи и никто не говорил ни слова. Мистер Марч был скрыт из виду в объятиях четырех пар любящих рук; Джо осрамилась – она почти лишилась чувств, и Лори пришлось врачевать ее в буфетной; мистер Брук поцеловал Мег, исключительно по ошибке, как он объяснил довольно несвязно; а Эми, обычно исполненная достоинства Эми споткнулась о табурет и, не тратя времени на то, чтобы подняться, обнимала отца за ноги и лила слезы над его сапогами самым трогательным образом. Миссис Марч была первой, кто пришел в себя; она подняла руку с предостерегающим:

– Тише! Помните: Бесс!

Но было слишком поздно; дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился маленький красный капот – радость вдохнула силы в слабые члены, – и Бесс бросилась в объятия отца. И не важно, что произошло сразу после этого, ибо радость переполнила сердца и лилась через край, унося горечь прошлого и оставляя лишь сладость настоящего.

Это совсем не было романтично, а сердечный смех снова привел всех в чувство, когда за дверью была обнаружена Ханна, рыдающая над жирным индюком, которого она второпях забыла переставить в плите пониже, прежде чем выскочить из кухни. Когда смех утих, миссис Марч принялась благодарить мистера Брука за преданность и заботу о ее муже, и тут мистер Брук вдруг вспомнил, что мистеру Марчу нужен отдых, и, захватив с собой Лори, поспешно удалился. Затем обоим больным было велено отдыхать, чем они и занялись, усевшись вдвоем в одно большое кресло и беседуя без умолку.

Мистер Марч рассказал, как он хотел сделать им сюрприз, и как доктор позволил ему воспользоваться установившейся хорошей погодой, и как заботлив был Брук, и какой он вообще достойный и честный молодой человек. О том, почему мистер Марч сделал паузу именно в этом месте и, взглянув на Мег, которая отчаянно тыкала кочергой в огонь, устремил на жену вопросительный взгляд, я предоставляю догадываться вам, так же как и о том, почему миссис Марч чуть заметно кивнула и спросила довольно неожиданно, не хочет ли он поесть. Джо видела и поняла этот взгляд и удалилась с мрачным видом, чтобы принести вино и крепкий бульон, хлопнув дверью и бормоча про себя:

– Терпеть не могу достойных молодых людей с карими глазами!

Никогда не было такого рождественского обеда, как в тот день. Жирный индюк являл собой великолепное зрелище, когда Ханна принесла его наверх, фаршированного, подрумяненного, разукрашенного, столь же великолепным был и плампудинг [80], который просто таял во рту, а также и варенье, в котором Эми с наслаждением увязла, словно муха в горшочке с медом. Все вышло замечательно, что было, по словам Ханны, прямо-таки счастьем: «Потому что я так разволновалась, мэм, что истинное чудо, как это я не зажарила пудинг и не начинила индюка изюмом, не говоря уж о том, что не поставила его вариться в салфетке».

Мистер Лоренс и его внук обедали вместе с ними, а также и мистер Брук, на которого Джо смотрела мрачно и сердито, чем невероятно забавляла Лори. Во главе стола в удобных креслах бок о бок сидели Бесс и отец, их пир был умеренным и ограничивался курицей и фруктами. Все пили за здоровье друг друга, рассказывали разные истории, пели песни, «пробуждали воспоминания», как говорят старые люди, и время шло чудесно. Предполагалось устроить катание на санях, но девочки не захотели расставаться с отцом, поэтому гости удалились рано, и, когда сгустились сумерки, счастливая семья уселась у огня.

– Ровно год назад мы сидели здесь и вздыхали из-за того, что нам предстояло ужасное Рождество. Помните? – спросила Джо, прерывая недолгое молчание, которое последовало за долгой беседой на самые разные темы.

– В целом год оказался совсем неплохим! – сказала Мег, с улыбкой глядя в огонь и мысленно поздравляя себя с тем, что в обществе мистера Брука держалась с достоинством.

– Я думаю, он был довольно тяжелым, – заметила Эми, задумчиво глядя на отблески света на своем кольце.

– Я рада, что он позади, потому что теперь ты с нами, – шепнула Бесс, сидевшая на коленях у отца.

– Трудна была для вас эта дорога, мои маленькие пилигримы, особенно в конце пути. Но вы прошли по ней мужественно, и я думаю, что совсем скоро тяжелые ноши упадут с ваших плеч, – сказал мистер Марч, глядя с отеческим удовлетворением на четыре юных лица.

– Откуда ты знаешь? Мама рассказала тебе? – спросила Джо.

– Кое-что. Но и соломинка показывает, куда ветер дует, и я сделал сегодня несколько открытий.

– Расскажи нам о них! – воскликнула сидевшая рядом с ним Мег.

– Вот одно из них. – И, приподняв ее руку, которая лежала на ручке его кресла, он указал на загрубевший указательный палец, на ожог на тыльной стороне кисти и на два-три твердых пятнышка на ладони. – Я помню время, когда рука эта была белой и гладкой, а твоей главной заботой было сохранить ее такой. Она была очень красивой тогда, но для меня она гораздо красивее теперь – ведь по этим меткам я читаю целую историю. Тщеславие сгорело в огне, вызвавшем этот ожог, эта загрубевшая ладонь заработала для своей хозяйки нечто лучшее, чем волдыри; и я уверен, что все, сшитое этими исколотыми пальцами, проносится долго – так много усердия вложено в стежки. Мег, дорогая, я ценю полезные женские умения, которые скорее сделают дом счастливым, чем белые ручки или модные рукоделия. Я горжусь тем, что пожимаю эту добрую, трудолюбивую руку, и надеюсь, что меня не скоро попросят отдать ее.

Если бы Мег ожидала награды за долгие часы утомительного труда, она получила бы ее сполна в сердечном пожатии отцовской руки и его одобрительной улыбке.