Мария Бершадская - Про любовь

Наконец какой-то счастливчик заорал из дальней раздевалки:

– Нашё-ё-ё-ё-ёл!

– Ы-Ы-Ы-Ы-Ы, – обиженно выдохнули остальные.

Только Вася Южик никуда не бегал. Ещё до того, как начался переполох, он сел на скамейку и снял левый носок. Он так задумчиво шевелил пальцами, так внимательно их изучал – будто встретился с ними впервые.

Уже за это можно было влюбиться в Южика на всю жизнь!

Надо подумать об этом… потом.

Просто сейчас у меня совсем не подходящее для любви настроение.

Вечер пятницы, суббота и воскресенье слились в один бесконечный день.

Градусник за окном показывал ноль, и снег превратился в грязную кашу.

Зато градусник у Аньки под мышкой показывал тридцать восемь и шесть.

Всю пятницу, субботу и воскресенье она лежала под самым тёплым одеялом и поднимала голову, только чтобы высморкаться или чихнуть.

Пол вокруг её кровати был усеян твёрдыми комочками бумажных платков.

Мама тоже болела. Папа сказал, что у неё «пониженное давление». Он даже перенёс дежурство в больнице и остался дома. Специально для мамы испёк тыквенные оладьи, сбегал в магазин за солёной рыбой, а потом помчался туда опять – за грейпфрутом и букетом цветов. Он лечил маму бутербродами и её любимыми песнями, которые специально скачал на компьютере. Если раньше её давление лежало на полу, как воздушный шарик, из которого улетучился гелий, то теперь оно должно было взлететь до потолка!

Я тоже хотела что-то для неё сделать. Но у папы так ловко всё получалось! А у меня… Грейпфрут забрызгал соком окно, бутерброд упал рыбой вниз…

Я подумала и решила, что сейчас я нужнее Аньке.

– Хочешь, я натру тебе яблоко? Или сделаю чай?

Молчание.

Я осторожно присела на край кровати.

– Может, хочешь молока с мёдом?

Тишина.

– Ты скажи, что ты хочешь, и я…

– Я хочу, чтоб от меня все отстали!!!

Анька швырнула подушку в угол. Глаза у неё были красные, нос распух. И щёки мокрые. Не поймёшь – или это от простуды, или она опять плакала.

Это было ещё хуже, чем бутерброд, упавший на коврик.

Я положила подушку на кресло, достала рюкзак и села делать домашку.

Может, хоть что-то у меня получится.

Понедельник

– Завтра – День святого Валентина, – сказала Маргарита Романовна перед первым уроком. – Так что, если вы ещё не решили, кому дарите валентинки, определяйтесь.

– А трём девочкам – можно? – шёпотом спросил застенчивый Дима Крупецкий.

– Можно, – кивнула Маргарита Романовна.

– Во здорово! – радостно заорал Королёв. – Завтра прилетит летающая тарелка и привезёт Инопланетянке сердечко с Марса.

– И колечко с Сатурна, – хихикнул Макаров.

– Так, тихо, – Маргарита Романовна хлопнула по столу. – На самом деле…

Я уже знала, что она скажет: как хорошо, что все люди разные, каждый человек по-своему красивый и замечательный, и так далее, и так далее… Я слышала это сто раз. Легко говорить, если ты ничем не отличаешься от остальных. Только НА САМОМ ДЕЛЕ всё не так просто.

Я облокотилась на парту и приготовилась к длинной речи.

И тут в дверь заглянула учительница «ашек»:

– Да-да, уже иду, – спохватилась Маргарита Романовна. Стуча каблуками, она прошла к шкафчику, достала какие-то тетрадки и уже на пороге повернулась к нам и строго сказала:

– Значит, так. Сели и ждёте меня. И чтоб ни звука! Дверь открыта. Так что услышу КАЖДОГО. Всё поняли?

– Всё-ё-ё-ё-ё, – ответили мы хором.

Прозвенел звонок. В коридоре стало тихо. Мы сидели и ждали. Даже с места никто не вставал. И тут в приоткрытой двери показалось… ухо. Длинное белое ухо подрагивало прямо у пола. А потом запрыгнуло в класс – конечно, вместе с остальным кроликом.

Не издавая ни единого звука, мы смотрели, как белый кролик проскакал до учительского стола и спрятался за сумкой Маргариты Романовны.

Первой вскочила Полина. Она бесшумно отодвинула стул, опустилась на колени и поползла к столу. Следом за ней двинулись Макаров, Дима Крупецкий, Саша и Яна… Даже я не удержалась! Макаров осторожно протянул руку. Он уже почти схватил кролика, но в последнюю секунду зверёк увернулся. Прыжок – и он уже в коридоре.

Мы ползли следом за кроликом – очень быстро и очень тихо. Никто не говорил ни слова, все только пыхтели. У раздевалки кролик остановился, чтобы обнюхать потерянную варежку, и Саша почти поймала его. Почти! Я даже не поняла, как он умудрился от неё удрать. Это был не просто Неразменный Кролик. Это был Неразменный Неуловимый Кролик. Он вёл нас по школьному коридору, и бросить его мы уже не могли: каждый раз нам казалось, что ещё секунда – и мы его схватим.

Вот кролик проскакал за скамейкой, юркнул под батарею. Я почти достала его, но мне помешал чей-то ботинок. Такой знакомый ботинок – чёрный, с жёлтой строчкой. Анька недавно выпросила себе такие же. Я подняла голову. На подоконнике сидел… Герман.

Наверное, удобно прятаться на этаже младших классов, если прогуливаешь урок. Здесь тебя точно никто не станет искать. Я встала и осторожно дотронулась до его плеча. Герман отвернулся от окна и удивлённо уставился на меня.

– Привет.

Я даже не знала, о чём говорить. Зачем я его позвала? Он смотрел на меня и молчал. И я вдруг поняла, что нужно делать.

– Герман, это я сама…

– Что сама?

– Ну… Сама испекла тот кекс. Я Аньке даже не говорила об этом.

– И зачем ты это устроила?

– Хотела, чтоб вы помирились. Она тогда по телефону с тобой ругалась, а потом плакала… А мне её жалко…

Герман хмыкнул. Вдруг он сейчас уйдёт? Я ведь должна всё объяснить…

– Ты не знаешь, она теперь заболела. Даже не встаёт. У нас вчера доктор был…

– Что случилось? – заволновался Герман.

Ага! Теперь он уже не сидел с лицом взрослого, которого заставляют выслушивать глупости первоклассницы. Как же назвать её болезнь? Ведь не скажешь, что у неё сильная простуда и ужасные сопли, так что она не может нормально дышать. Надо придумать что-нибудь красивое и печальное. Она тоскует, грустит, чахнет… Точно!

– У неё чахотка.

– Что-о-о?!

– Чахотка, – печально повторила я. – Доктор сказал, это очень серьёзно, папа даже дежурство своё отменил… Чтобы… ну, ты понимаешь… быть рядом.

Герман с ужасом смотрел на меня. Он совсем растерялся. И тут я услышала сердитый голос: