Оскар Ремез - Рассказы в косую линейку

Ребята разжмурились и кричат Аленушке, и я вместе с ними кричу:

— Не верь ей, не верь! Это — Баба-Яга!

Аленушка не слышит, бедная!

Музыку опять заиграли, и закрылся занавес.

— Все? — спрашиваю.

— Нет, это только антракт. Мы теперь к бабушке пойдем. За кулисы, туда, где артисты.

Ой, я совсем про бабушку даже забыла. Прошли мы к двери, куда входить запрещено. Объяснили, что бабушка наша играет. Открыли нам запрещенную дверь — а там Баба-Яга стоит.

Я как шарахнусь!

А она говорит человечьим голосом:

— Что же ты, Натка, пугаешься? Это же я — твоя бабушка!

«Знаю я, какая ты бабушка, — думаю. — Я тебе не Аленушка — не обманешь».

А тут мама говорит:

— Не узнаешь бабушку?

Я стою, чуть не плачу, дрожу вся:

— Ты не бабушка, ты — Баба-Яга. Не верь ей, мама!

А Баба-Яга говорит:

— Да что ты, Натка! Посмотри — нос у меня наклеенный. И волосы накладные.

Снимает Баба-Яга нос и волосы, а под Бабой-Ягой — моя бабушка. Тут звонки прозвенели.

— Мне на сцену пора, — говорит бабушка.

А я ей:

— Бабушка, не надо обратно на сцену идти. Не делай вреда Аленушке, она — хорошая.

— Да как же я не пойду. Ведь это моя работа.

— Нехорошая твоя работа, — объясняю.

— Людей обманывать! Зачем тебе такая работа?

— Ну как зачем? Я хорошо зарабатываю.

— А зачем хорошо зарабатывать?

— Чтобы тебе мандарины, конфеты дарить.

И мандарин мне протягивает.

А я не беру, дрожу вся.

— Не надо мне мандаринов!

Сели мы в зал обратно. А соседи меня спрашивают: «Кем же твоя бабушка участвует в этой постановке?»

Я призналась, что она у меня Баба-Яга.

И все соседи стали на меня нехорошо коситься.

— Пойдем домой, — шепчу я маме. — Пойдем, я боюсь.

Мама говорит:

— До конца досмотрим.

А я до конца смотреть не стала. Я до конца зажмурилась. Я только слушала до конца. Я только слушала, а сама думала: «Когда я вырасту и стану хорошо зарабатывать, я обязательно буду бабушке деньги давать, чтобы никогда ей в Бабу-Ягу не превращаться».

Бедная бабушка!

Из-за мандаринов на такое пойти!

Санна Санна сказала в начале урока:

— Кому что неясно будет — поднимите руку. Без крика. И стала писать на доске:

«Р…бята», «окт… брята».

Вместо буквы — три точки. Вместо трех точек надо букву ставить.

— Пишите в своих тетрадках, — говорит Санна Санна, а сама на доске продолжает.

Я стал писать в своей тетрадке, и мне неясно стало. Три точки оставлять или новую букву прямо вписывать. Поднял я руку. А вокруг ребята кричат:

— Санна Санна, а после слова надо точку ставить?

— А слова с большой буквы писать?

— А можно каждое слово с новой строчки?

Санна Санна всех ругает, что они не руку держат, а с места кричат.

— Ну что за крик, Валяев! Ставь точку. Ты думаешь, я глухая. Страшилов? Можно с новой строки. Неужели трудно руку поднять?

Руку поднять нетрудно. Я поднял руку и держу.

А Санна Санна отвернулась к доске, новые слова выводит: «Малыш…», «маш…ны»…

Ребята, которые кричали, давно уже пишут.

Я один руку держу. Не знаю, как писать.

Санна Санна за учебником к столу подошла, заметила меня, говорит.

— Руку плохо держишь. Поставь на локоток.

Я поставил на локоток.

Санна Санна снова писать на доске стала. Слов на доске все прибывает да прибывает. Ну, думаю, списать не успею. Стал я шептать тихонько:

— Санна Санна…

Не слышит, что ты будешь делать!

— Санна Санна, — громче шепчу.

— Что за шепот в классе! — не оборачивается.

Решил я тогда ближе подойти. Вылез из-за парты. Обернулась, заметила меня:

— Что ты по классу гуляешь, Облынин?

Вернулся.

— Кто плохо себя будет вести, — говорит Санна Санна и пишет на доске, — того занесу на промокашку.

Это привычка у нее такая — всех плохих на промокашку сперва записывать, а потом в журнал переносить.

Я держу руку. Не хочу на промокашку.

А тут тетя Нюша снизу пришла. Учительницу вниз вызывают. Что-то случилось внизу.

— Я спущусь ненадолго, — говорит нам Санна Санна, — а вы дописывайте.

Хорошо тому дописывать, кто пишет. А кто еще не начал — что делать?

Пришла снизу, спрашивает:

— Кто задание выполнил?

Только тут опустил я руку. А все подняли.

— А ты что же, Облынин. Как по классу гулять — ты первый, а как задание выполнить…

Подошла ко мне Санна Санна, увидела чистую тетрадку и ахнула.

— Так, — говорит. — Гулял, шептался и ничего не сделал!

И занесла меня на промокашку.

А все вокруг кричат себе и кричат. А Санна Санна делает им замечание:

— Ничего вы своим криком не добьетесь. Все вопросы можно выяснить, если поднимете руку. Только руку — и все!

Перед завучем Ольгой Ильиничной — стою я, ученик второго класса Саша Богунец. Второй класс уже давно сидит на уроке, второй класс уже давно занимается устным счетом, а я, Богунец, уже давно стою перед завучем Ольгой Ильиничной.

— Это ведь у нас не первый разговор, — говорит Ольга Ильинична.

Верно. Не первый.

— Почему ты считаешь себя вправе колотить ребят?

— Он меня задел рукой, — объясняю я. — Он меня задел рукой, и я разлил чернила. Я ему сказал: «Хочешь получить?» Он сказал: «От кого?» Я сказал: «От меня». Он сказал: «Давай». Я сказал: «За боли не отвечаю».

— Как ты сказал?

— Я сказал: «За боли не отвечаю».

— Это значило, что ты будешь бить больно, может быть, до крови?

Молчу. Известно, что значит «за боли не отвечаю».

— Так…

— Я больше не буду, — обещаю. — Я буду хорошо вести.

— Это я уже слышала, и не один раз.

На стене висит карта Европы. Я смотрю на карту.

— Ты пользуешься тем, что ты самый сильный?

— Не самый сильный, — разглядываю я Европу.

— Но ты бьешь тех, которые послабее.

Это меня обижает. Я бросаю Европу и смотрю на Ильиничну.

— Ты же не бьешь седьмые, восьмые классы…

— Я бью третьи и четвертые.

— Где?

— У нас во дворе.

— Значит, ты и во дворе учиняешь драки?

Получается еще хуже.