Геннадий Михасенко - Я дружу с Бабой-Ягой

— Филипп Андреевич, пропустить?

— Конечно!

— «Кроссворд»! Пропустить!

— А вдруг — не то? — усомнился Давлет.— Нет! Только плен! Он же в робе был! Приняли за юнгу! Кстати, Сема, а где твоя роба?

— Сушится. Я переоделся.

— Ах, да, ты же искупался!.. Я понимаю, почему тебя не схватили вместе с Алькой!— внезапно вернулся Давлет к прежней теме.— Во-первых, им хватало одного для лагерной паники! А во-вторых, кто-то ведь должен был доложить! И если бы первым шел ты — взяли бы тебя, верно?

— Наверно.

— Но все-таки тут есть некоторые странные вещи относительно тебя и Бабы-Яги. Смотри. Федя этот приехал к вам — раз! Вы ему все рассказали и показали — два!

— С вашего разрешения! — напомнил я.

— Пусть и с моего, но — вы! Отправили не машиной, а тайной дяди Ваниной тропой — три!

— Это из-за бутылок!

— Из-за каких бутылок?

— Да так!.. Просто! — замялся я, не желая рассекречивать делового увлечения Лехтиных, но тут же понял, под пытливым взглядом Филиппа Андреевича, что сейчас малейшая недомолвка, заминка или утайка может обернуться против нас. — Ну, Димка с Федей бутылки любят сдавать! Не любят, а у них с деньгами дома не густо! И вот Димка насобирал тут полрюкзака и — Феде, мол, прихвати с собой. А тому стыдно в машине везти, звенеть, говорит, будут, мы и отправили его с дядей Ваней!

— Ага, понятно! — кивнул Давлет. — Но все равно это — уже три! Потом ты приглашаешь Берту-у-мольберта на дежурство — четыре! Потом идешь с ним в лес, не куда-нибудь, а к той самой тропе! Улавливаешь? Это пять!

— Алька сам позвал меня!

— Но это умеючи можно всегда подстроить! — доверительно шепнул Филипп Андреевич. — К тому же, он позвал до первого чуда! А дальше?.. То-то! И наконец последнее: почему в момент атаки в лагере остался именно ты, причем один?

Я поднял голову и растерянно посмотрел на Давлета, не зная, как действительно объяснить эти совпадения, хотя порознь они объяснялись очень просто.

— Тебя спокойно связывают и...

— Я дрыгался!

— Но этого никто не видел! То, что Егор Семеныч тебя развязал, — лишь полдела!.. Кстати, я не совсем понял, как это кошка размяукалась до такой степени, что старик услышал?.. Нет-нет, Ушки, я тебе верю, но хочу знать все!

— Я ей хвост давил, — смущаясь, пояснил я.

— Связанный-то?

— Да. Я заманил ее вот так в ванну, — я поскреб пальцем стол, — поймал и давил.

— В самом деле? — удивился Филипп Андреевич. — Что-то новое в истории человечества! Гуси спасли древний Рим, а кошка — военно-морской лагерь «Ермак»!

Какое-то время мы молча следили за тем, как группа подводников во главе с мичманом Фабианским, борясь с волнами, на шестивесельном яле вылавливает отпущенные шлюпки, потом Филипп Андреевич вдруг спросил:

— А ведь хотелось, небось, выстрелить по зеленым, а?

— Хотелось.

— Представляю!.. А ведь патроны холостые!

— Как, холостые? — удивился я.

— А вот так: холостые — и все!

— То есть они бы не убили?

— Конечно, нет!

— Вот оно что-о! — протянул я, огорчаясь и одновременно радуясь тому, что если бы даже и выстрелил в «зеленых», то ничего бы страшного не произошло.

— Только чш-ш, между нами! Командирский секрет! Ружье нам здесь необходимо, но с холостыми патронами надежнее... А если Алька не у них? — вдруг усомнился Давлет. — Тогда что?

— У них!

— Да?.. Ну ладно! Черти, не дали нам опериться. Ведь мы только-только из скорлупы начали вылазить!.. Ох, и не обрадуются они, когда мы станем на крыло!.. Кого я вижу! — воскликнул вдруг Филипп Андреевич, поднимаясь, отставляя ружье в угол и выходя на балкон. — Игорь Петрович!

По нижней дороге к плацу неторопливо шел, держа в руке темную шляпу, невысокий худощавый человек, с черной и такой мощной бородой, что она, казалось, утяжеляла голову. Он помахал Давлету шляпой. В это время примчался мичман Чиж и с земли доложил, что из кубриков пропало двадцать пять роб, одиннадцать ремней и три пилотки — больше ничего.

— Понятно, — кивнул начальник. — Ударили по самому больному — по нашей морской сущности. Молодцы! Ну, ладно, наводите порядок, а об остальном я позабочусь.

— Есть! — И мичман Чиж убежал.

Давлет спустился вниз, навстречу художнику. Они сошлись у мачты и звучно шлепнулись руками, поднятыми для приветствия еще за несколько шагов.

— Салют, Игорь!

— Привет, Фил!

— Ну, как ты, отлежался?

— Да, спасибо! А у вас тут, гляжу, какая-то паника!

— Есть немного.

— Что?

— Воевали.

— A-а! Ты бы и Альку моего привлекал к этому делу. Правда, он и так не из неженок, но все же.

— Уже привлек.

— Да ну? Замечательно!

— Ты на своей машине? — спросил Давлет.

— На своей.

— Давай съездим за ним.

— А что с ним? Куда? — насторожился художник.

— Да тут в одно местечко. Алька выполнял спецзадание, — пояснил уклончиво Филипп Андреевич.

— Да что ты говоришь? — удивился художник. — И как?

— Его в плен взяли.

— В плен? Ха-ха-ха! — рассмеялся Гурьев. — Это же прекрасно! Попался, значит, интеллигент. Ох, и поскулю же я над ним! Его работа? — вдруг спросил он, кивнув на балкон.

— Его.

Сделав по ГКП несколько шагов, художник поизучал морскую карту, кособоча голову, потом заключил ;

— Сносно.

— Вообще блеск! И Посейдон его!

— Ну-ка, ну-ка! — Художник покружил вокруг бога морей. — Физиономия хороша! А вот усы длинноваты — за спину отдувает. А может, и ничего...

— Ты, надеюсь, насовсем к нам?

— Если примете.

— О чем речь. Дел хватит на целую артель художников!

— Это хорошо. Ну, едем?

— Едем!

И они, беседуя, отправились назад по нижней дороге. Тут же мичман Чиж заменил меня, и я со всех ног понесся на мыс, где все еще сидела ничего не знавшая, но наверняка встревоженная двумя выстрелами и исчезновением флага троица. Они прямо накинулись на меня с расспросами. Я начал с самого поразительного, с того, что среди напавших на нас был Федя и что, значит, это он привел своих по тайной тропе дяди Вани.

— Врешь, Плюшка-в-сараюшке! — крикнул Димка, хватая меня за грудки и встряхивая. — Этого не может быть!

— Вот это да-а! — испуганно протянул За доля.

— Хорош братишка! — заметил Земноводный.

— Предатель! — прошептал Димка.

— Не предатель, а у него свой лагерь! — рассудил я, уже обдумавший все это заново.

— При чем здесь лагерь? — возмутился Баба-Яга. — Он предал меня, брата! И тебя, друга!

— Значит, есть на свете что-то больше, чем просто брат и друг! — возразил я.

Димка нахмурился.

— Как это?

— А так, что там, в лагере, у него появилось, наверно, сто братьев и сто друзей! А это в сто раз больше, чем один друг и один брат!—развивалась моя мысль.

— Сто? — поразился Димка.

— Или двести!

— Вот это да-а! — опять протянул Мальчик Билл.