Юрий Богушевич - В городке над Неманом

Друзья подхватили лукошки и побежали по лесной дороге к Неману.

Когда они, захватив с собой все, что им было велено, приехали на лесную полянку, дядя Максим успел уже многое сделать. Вокруг могилы посадил несколько густых кустов можжевельника, а за ними вбил в землю четыре гладко отесанных столбика. Рядом лежали подготовленные ровные лесины. Осталось лишь прикрепить их к столбикам медной проволокой, и ограда готова.

Димка и Сашка начали красить обелиск, а дядя Максим, захватив топорик, снова пошел в чащу.

Он вернулся с двумя сухими березками. Пока ребята выкрасили обелиск, дядя Максим вытесал несколько ровных, аккуратных плашек. Посвистел, подумал, и вскоре его умелыми руками была сработана небольшая скамеечка.

Возвращались из леса уже после заката солнца. Ребята вели велосипеды в руках. Тихо шумели под налетавшим ветерком кроны деревьев, роняя на землю багряные листья.

Высоко, высоко в небе закурлыкали журавли. Далекий клин их был освещен солнцем и хорошо виден отсюда, с земли.

— Что-то в этом году журавли рано улетают, — сказал дядя Максим, — видно, зима будет крепкая и снежная.

Заморозки навалились нежданно. Еще вчера перепадал дождь и даже ветер был теплым. А нынче утром Димка выскочил в одной рубашке на крыльцо и почувствовал крепкий обжигающий холод.

Он пожалел, что так круто переменилась погода. Сегодня воскресенье, можно бы сходить на рыбалку. А какая же рыбалка, если пальцы начинают через минуту стыть и даже листья, которые не опали еще с клена, свернулись и покорежились.

Все же после завтрака Димка решил сходить за Неман. Конечно, за ним, как всегда, увязался Ивашка, а за Ивашкой — Гром. Птица и собака были неразлучны. Обычно Ивашка летел впереди, оглядывая каждый куст или пенек, а за ним горделиво вышагивал спокойный, сильный пес.

Втроем они миновали мост и увидели дядю Максима, сидящего на берегу среди пожелтевших камышей.

Обычно Димка не подходил близко к дяде Максиму, а устраивался где-нибудь поодаль. Но сегодня Ивашка успел подлететь к стоящему позади рыболова открытому рюкзаку и заглянуть в него. Он даже сунул туда клюв, но сразу же с криком отлетел в сторону, а над рюкзаком на мгновенье показался большой, широкий рыбий хвост.

Дядя Максим рассерженно обернулся, но, увидев стоящего в нерешительности мальчика, приветливо махнул ему рукой: «Иди сюда».

Димка подошел к рыболову. Тот потирал руки, хукал на них, и мальчик впервые заметил, какая тонкая красная кожа у дяди Максима на кистях рук.

— Зябко, Дима, зябко, — сказал тот вполголоса и, перехватив Димкин взгляд, добавил: — Это я на Калининском фронте обгорел… Видно, сегодня последний день в этом году рыбачу. Леска обмерзает. Да и на реке, видишь, ледоход начался, «сало» идет.

С берега хорошо было видно, как ледяные пленки образовывались на воде, особенно там, где течение замедлялось или поворачивало назад.

— Можно посмотреть, что поймали?

— Смотри, улов небогатый. Плотва, два подлещика, да вот недавно подхватил килограмма на полтора… Ну что ты так сидишь? Разматывай свою удочку, забрасывай рядом. Мне ты не помешаешь. На что ловить думаешь?

— Хотел на тесто, да пока шел, задубело.

— Насади горошину.

Дядя Максим сунул руку за отворот куртки и вытащил из кармана горсть пареного гороха.

— Бери, бери… Насади две, да одну чуть примни, чтобы лопнула.

Димка послушался совета и тихо, без плеска забросил свою удочку. Они посидели несколько минут молча. Вблизи них устроился Гром. А Ивашка занимался какими-то поисками в редком кустарнике на береговом склоне.

Длинный поплавок из гусиного пера долго был неподвижен. Но вот он приподнялся и лег на воду. Димка схватился за удилище.

— Не торопись, — шепотом предупредил его дядя Максим, — пусть в сторону поведет, тогда и подсечешь… Давай, давай, ну что ты медлишь!

Димка подсек, и ему показалось, что крючок зацепился за какой-то корч. Удилище согнулось в дугу. Затем он почувствовал редкие, нетяжелые толчки.

— Не ослабляй леску, тяни вверх, тяни… А то сойдет.

Как передать чувство, охватившее Димку, когда он, сжимая в руках удилище, понял, что там, в глубине, на тонкой-тонкой леске тяжело ворочается и сопротивляется сильная рыба. Он помнил одно: нельзя резко дергать удочку и нельзя отдать хоть один сантиметр рыбе, ведь она вытянет леску в одну линию с удилищем и тогда прощай удача.

— Молодец, молодец, правильно делаешь, — жарко шептал рядом дядя Максим.

Но вот сопротивление рыбины ослабло, и Димка, поднимая удочку, начал отступать от воды. В прозрачной глубине сверкнуло живым серебром. Димка отступил еще несколько шагов, и на поверхности показался лещ. Он лег на бок, и Димка, продолжая отступать, потянул его к берегу, как доску.

Заметив, как дядя Максим опустил в воду рядом с лещом свой широкий подсак, он какое-то мгновенье промедлил. Лещ почувствовал слабину, круто развернулся, становясь вертикально, но дядя Максим, вытянувшись и опустив в воду по локоть руки, успел в последнюю секунду подхватить его подсаком и вытянуть на берег. Изогнувшись дугой, лещ вывернулся из подсака и покатился к урезу воды.

— Хватай его! — крикнул дядя Максим, пытаясь подняться с колен и скользя по глинистому берегу мокрыми резиновыми сапогами. А лещ снова забил хвостом, чуя рядом спасительную глубину. Мягким прыжком бросился вперед Гром и накрыл передними лапами широкую рыбину. Подоспел и дядя Максим. Он схватил леща и швырнул его подальше от воды.

Димка устало опустился на заиндевевшую кочку. Сердце билось так, что звенело в ушах. Мальчик продолжал сжимать удилище, а потом, отбросив его в сторону, всхлипнул от возбуждения. Дядя Максим, поглядывая искоса на тяжело ворочавшегося леща, пытался свернуть цигарку, но на пальцы ему стекала из рукавов вода, и он, бросив промокший клок бумаги, расстегнул старую телогрейку и рубашку под ней, засунул руки под мышки.

— Вот так, Дима… Двадцать лет ловлю я в Немане лещей… Но такого, как ты сегодня, мне не доводилось брать…

Димка еще не пришел в себя. Он глядел завороженными глазами на леща, на сидящего рядом с ним Грома, на прилетевшего Ивашку, который скакал вокруг рыбины, склоняя свою бородатую голову то в одну, то в другую сторону. Поднявшись с кочки, мальчик взглянул на дядю Максима и — замер… Широкая открытая грудь дяди Максима была покрыта языкатыми розовыми пятнами.

— Дяденька… дядя Максим, что это у вас на груди?

— Это… Это, сынок, я третий раз горел. На Сандомирском плацдарме… В танке.

Дядя Максим начал неуклюже застегивать озябшими пальцами пуговицы на рубахе и ватнике. А Димка в эти минуты даже забыл о своей великолепной добыче.