Анка Штурм - Поезд ночных теней [litres]

– Ты будешь играть под этим именем, – заявил он, расправляя бумажки. На каждой из них был изображён квадрат, разделённый на окошки, как в лото. Флинн растерянно посмотрела на него. – Бинго языкомолов. В него играют во время урока. Как только учитель говорит что-то, что написано на листке, это вычёркивается, видишь? Четыре зачёркивания в одном ряду – и ты выиграл. Это немного опасно, потому что мы рискуем схлопотать неприятности у миссис Штейнман, но сегодня нам обязательно нужно выиграть. Никоса Никифороса и Гуннара Хельгюсона победить сложно.

Флинн нахмурилась. Эта дурацкая неделя состязаний! Неужели нет никакой другой возможности расспросить северных енотов о Йонте и им действительно нужно выиграть в бинго языкомолов, чтобы второклассники удостоили их разговором?

Флинн ещё размышляла, когда по поезду поплыл гулкий мелодичный звук гонга. Было ровно восемь.

– Ой! – вырвалось у Флинн, и они с Касимом понеслись по скользким соединительным мостикам и вагонам для самостоятельных занятий, где было полно старшеклассников, к кабинету героизма . Пока их пятки отстукивали по коврам, дереву и металлу, Флинн всё сильнее завладевало нехорошее чувство, что эта учебная неделя ещё доставит ей много проблем.

Когда Флинн с Касимом с опозданием на две минуты ввалились в вагон, где проходили занятия по героизму , миссис Штейнман там ещё не было. Со своего места на них тотчас оглянулась Гарабина, но вместо того, чтобы сказать что-нибудь гадкое, тут же молча отвернулась.

Флинн вздохнула с облегчением. С колотящимся сердцем она прошла по покрытому мягким ковром центральному проходу мимо старинных парт ко второму ряду, где сидела Пегс, что-то царапая у себя в блокноте для эскизов.

– Так ты всё-таки участвуешь в неделе состязаний, – констатировала она, рассмотрев листок, который Флинн держала в руке.

– Нет, – решила Флинн. – Я найду другой путь, чтобы поговорить с северными енотами. – Плюхнувшись за парту рядом с Пегс, она затолкала листок в портфель и достала блокнот и ручку.

Столетия до блеска отполировали деревянные парты Всемирного экспресса и снабдили их трещинами. Кроме них, всё в вагоне мерцало золотом и серебром: от кубков на широких полках до мигающих созвездий, скользящих по тёмному, как ночь, расписному потолку. Касим со своего места на другой стороне от прохода оглядывал кабинет, словно размышляя, какую из медалей прикарманить на этот раз.

Пегс недовольно хмыкнула. Но прежде чем она успела что-либо сказать, дверь в начале вагона открылась, и в кабинет снежной замятью влетела миссис Штейнман. Локтем она зацепила полку, заставленную дребезжащими кубками, а её шаги громыхали даже по толстому ковролину, словно тяжело топал какой-то тролль. «Миссис Штейнман бузит, даже когда молчит», – с беспокойством подумала Флинн.

– Я только что ознакомилась со старым учебным планом мадам Флорет, – не здороваясь, прогремела новая учительница. – Порядочная тинкерская чушь, если хотите знать моё мнение!

Воздух наполнился шёпотом. В поезде никто из взрослых никогда не говорил о мадам Флорет ничего плохого – даже после того, как она хотела открутить назад время в поезде. Во Всемирном экспрессе вообще было не принято, чтобы учителя пренебрежительно отзывались друг о друге.

– Мне всё равно, кем была эта мадам Флорет, – продолжала громыхать миссис Штейнман. – Но то, что она собиралась пустить вас под откос или что-то вроде того – это факт. Поэтому я её не выношу.

Взволнованный шёпот сменился напряжённой тишиной. Флинн казалось, что даже перестук колёс стал тише и менее яростным. Он смешался с потрескиванием крошечных магически-технологических изобретений, украшающих полки рядом с медалями и грамотами.

За партой позади Флинн вверх взметнулась рука Гарабины.

– Простите, миссис Штейнман, – сказала она медоточивым голоском, – но мадам Флорет не собиралась пускать нас под откос.

Миссис Штейнман с неприветливым выражением лица взглянула на Гарабину.

– Верно, отчасти это был и твой план, – поправилась она, подчеркнув, – или как-то так . Разве это не одно и то же, Гарабина Бласко-Диас? Пустить под откос, стереть с лица земли, открутить время назад, пока на свете не станет никого из вас?

Гарабина молчала. Флинн боролась со страстным желанием оглянуться на неё. Павлины нервно заёрзали на стульях. До сих пор никто из учителей, кроме Даниэля, не обращался к ученикам на «ты». Но миссис Штейнман это, похоже, не волновало.

– Я научу вас очень важным вещам, – громогласно вещала она на весь кабинет. – Не важно, кто вы – опаслики или тигрики, – но однажды вы измените этот мир.

– И-и кру-уг-глики, – с самого последнего ряда дополнил Якуб, и Флинн сочла, что с его стороны поразительно смело поправлять миссис Штейнман сразу же на первых пяти минутах урока.

Новая учительница недовольно причмокнула.

– Кто бы то ни был, – буркнула она. Тяжёлым качающимся шагом она ходила взад-вперёд по проходу между партами. Ненадолго, словно охотник, увидевший антилопу с двумя головами, она вперилась взглядом в глаза Флинн, а затем прошла дальше. – Вероятно, вы спрашиваете себя, как это сделать: что-то изменить, перевернуть страницу к лучшему, участвовать в грандиозных начинаниях. – Опять взглянув на Флинн, она воскликнула: – Я скажу вам как: не сдаваться. Звучит просто? Ага, как же! Совсем не просто!

Миссис Штейнман в отличие от мадам Флорет не стала опускать рулонные шторы со старинными наглядными пособиями. Бескрайняя ширь российских пейзажей сияла так же ослепительно, как все медали на полках. Впервые за то время, что Флинн занималась в этом кабинете, приглушённый свет настольных ламп казался избыточным. Словно понимая это, лампы с упрёком мигали, и их мигание напомнило Флинн о книге Стуре в её портфеле.

– Сейчас, в эту минуту, – громыхала миссис Штейнман, – ваши головы полны планов, а сердца – огня. Но планам нужно время, а огонь следует поддерживать. И то и другое исчезнет, как только вам придётся подавать налоговые декларации и оплачивать счета.

Флинн украдкой оглядела кабинет. Покрытые снегом ветви берёз за окнами гнулись к поезду, словно слуги в поклоне перед сказочной каретой. Ранний снег превратил осеннюю желтизну бесконечных лесов в чёрно-белое кино. Пейзажи выглядели как из книжки с картинками, но никто из учеников в окна не смотрел. Даже Касима, похоже, слова миссис Штейнман увлекали больше, чем схваченная льдом осенняя листва. Про лежащий перед ним листок с бинго он, видимо, и думать забыл.