Анка Штурм - Поезд ночных теней [litres]

Чувствуя биение сердца где-то в горле, она сказала:

– Да, именно: только не с тобой.

Лицо Фёдора окаменело. При свете дня подбородок его казался ещё более угловатым.

– Великий Стефенсон, да это же приветствие, а не признание в любви, – раздался с первого ряда удушливый голос Стуре. – Просто столкнитесь кончиками носов – это даже ты сможешь, Флинн Нахтигаль!

Сердце у Флинн от ярости и стыда забилось как какое-то магически-технологическое изобретение.

– Да пожалуйста, – сказала она каким-то не своим, пронзительным голосом, наклонилась и с такой силой врезалась носом в нос Фёдора, что это выглядело как столкновение двух машин.

На долю секунды их лица сблизились настолько, что, как казалось Флинн, она могла пересчитать все крошечные серебристые крапинки в глазах Фёдора. Она увидела мягкие линии в его лице, делающие его старше, чем он есть на самом деле, и почувствовала его дыхание, коснувшееся её губ, а затем отвела голову, без единого слова развернулась и прошествовала из вагона – как воительница, только что одержавшая победу.

Вот только ощущения победы не было и в помине. У неё ужасно болел нос. Запершись в ванной комнате, Флинн увидела в зеркале, что переносица опухла и немного покраснела. Флинн побрызгала на неё холодной водой. И о чём она только думала?! Мало того что она, возможно, сломала Фёдору нос – ей ещё и страшно стыдно перед ним. Она подумала, что, должно быть, выглядела такой, какой ей быть вовсе не хотелось, – высокомерной и глупой. Ей выпал шанс однажды повести себя взрослее, чем он, а она этот шанс упустила – даже наоборот: она оставила Фёдора униженным при павлинах! Ей было очень жаль его.

А ещё она рисковала не перейти в следующий класс по предмету «поведение»! До конца первого учебного года оставалось всего двенадцать недель. Двенадцать недель! А она не смогла продержаться это время без штрафных палочек.

Опустившись на кафельный пол между разноцветных ковриков, Флинн прислушивалась к успокаивающему шуму поезда. Всемирный экспресс всё ещё двигался по Москве. На полных обаятельной старины улицах ввинчивались ввысь современные высотные дома – и за всем этим на фоне бледного утреннего солнца возвышались колокольни церквей с пёстрыми византийскими куполами-луковками. Но сейчас даже их сказочный вид не ободрял Флинн. Утешало только то, что Йонте за короткое время, проведённое им в поезде, уж точно набрал намного больше штрафных палочек, чем она. И наверняка гордился этим! А поцелуи носами он, скорее всего, раздавал так же легко, как другие – рукопожатия.

Флинн вяло улыбнулась. Палочкой больше, палочкой меньше – на занятие она сегодня не вернётся. Вместо этого, вытащив из кармана брюк открытку Йонте, она принялась подробно разглядывать её. Скандинавский вокзал, гимн школы – всё это привело её сюда, но не дальше. « Что я вообще делаю здесь, в поезде, без Йонте? Что из того, что я тигрик, если не могу его найти?»

Колебание вагона усыпляло Флинн. Прислонившись к отделанной кафелем стене ванной комнаты, она перебирала в памяти проведённые с Йонте летние месяцы. Ей так хотелось поговорить об этом с кем-нибудь.

А вдруг она больше никогда не увидит Йонте? И так и будет искать и искать его до конца жизни?

Когда мелодичный звук гонга оповестил об окончании занятий, она поднялась, разминая затёкшие ноги.

За обедом ни у Пегс, ни у Касима, похоже, не было времени выслушать тревожные мысли Флинн. Когда она присела к ним за столик, чтобы съесть порцию филе лосося в грибном соусе, Касим протягивал подруге что-то вроде валентинки, на которой написал:

Открытка была сделана в основном из склеенных между собой старых наглядных пособий, и, судя по её огромным размерам, Касим надеялся с её помощью выиграть атаку обаяния. Она до такой степени вывела Пегс из себя, что та завопила:

– Я не средство для достижения твоей цели выиграть какое-то идиотское состязание! Ради Йонте или нет – мне плевать! – Вывалив на голову Касима свою крошечную порцию лосося, она выскочила из вагона.

Пока Касим кое-как выуживал рыбу из волос, Флинн бросила быстрый взгляд в сторону учительского стола – и обрадовалась, что Вильмау её не заметил. Зато Даниэль, глядя на них, посмеивался и подмигнул ей, словно ссора между Пегс и Касимом – единственное, что её могло волновать. В общем, с ним о Йонте тоже не поговоришь.

Оставался ещё Фёдор. Прежде всего Фёдор. Но когда после самостоятельных занятий и ужина она переступила порог складского вагона, чтобы извиниться перед ним за неудавшийся поцелуй носами, его там не оказалось. Флинн со вздохом опустилась в провисший гамак между стеллажом с предметами для нужд школы и стеллажом с продуктами.

Здесь чудесно пахло персиками и дымом. Казалось, Фёдор здесь, рядом. С какой-то приятной дрожью Флинн забралась поглубже в покрытое копотью полотно. Она ощущала подпрыгивание металлических колёс на рельсах и покачивание поезда вверх-вниз, словно это был не поезд, а ковёр-самолёт, слышала шипение, когда паровоз выпускал пар до самых звёзд, и механический рёв паровоза, скрывающегося сразу за тяжёлой железной дверью, за которой так часто исчезал Фёдор.

Флинн ещё никогда не видела паровоз изнутри, потому что богато украшенная дверь служила для всех павлинов границей. Но она представляла себе это место немного похожим на ад: с языками лижущего тебя пламени и воздухом, настолько насыщенным копотью, что даже свет созданной по магической технологии шахтёрской лампы не указал бы дороги оттуда.

Флинн решила подождать здесь, пока эта адская пасть не изрыгнёт Фёдора. Взяв томик «Анны Карениной», она стала его листать. Книга не была одной из библиотечных, в тканевом переплёте, а представляла собой зачитанное издание в мягкой обложке, на задней стороне которой даже сохранился старый ценник: «99 шведских крон, «Тимоти и Никс», Уппсала».

Флинн во все глаза смотрела на ценник. Разве не Фёдор объяснил ей, что почтовая открытка, которую прислал Йонте, куплена в лавке «Тимоти и Никс» в Уппсале?

Фёдор утверждал, что не знает Йонте, но тут Флинн поняла, что этого просто не может быть. В конце концов, они оба сели в поезд в одно и то же время: около двух лет назад. А сейчас и этот ценник свидетельствовал о том, что они оба что-то покупали в Уппсале. Это не может быть просто случайным совпадением.

Поезд грохотал по заснеженным лиственничным лесам, а Флинн размышляла, намеренно ли лгал ей Фёдор. Эта мысль вызывала боль. Флинн дрожащими пальцами перелистывала книгу – и вдруг из неё выпорхнули на пол две фотографии. Быстро подобрав их из смеси угольной крошки и пыли, Флинн сдула с них грязь. На обеих был один и тот же человек: стройная девушка с пучком, с которой Фёдор встречался на вокзале во Львове.