Д Кузиманза - Оборотись! [СИ]

— Правду. Кто не верит — пусть лезет на дерево и смотрит в гнезде. Там ещё много чего осталось.

Было уже темно, когда мы возвратились в наш двор. Гена нёс кота, а я сжимала в кулаке цепочку с подвеской. И, конечно же, нам навстречу попались наши местные полудурки под командой Макса. Из него такой же Макс, как из меня — Леонарда из телесериала о мексиканской жизни. Его имя — Георгий, Жора, Гоша, но зовите его, видите ли, Макс.

— Ах, Анфисонька-кисонька! — завыл он ещё противнее Ричарда Фаренгейта. — С Лягушкой Тортиллой кота выгуливаешь?

Я заметила, что Гена стал закипать, и потащила его за собой. Если связываться с каждым стадом дураков, то не хватит сил на важные дела. Пусть воют и ржут вслед. Я слышала где-то поговорку: собаки гавкают, а караван идёт! Так Гене и сказала. И еще посоветовала накрепко запереть кота. Уже темно, а бинокля ночного видения у меня нет.

Когда я вернулась домой, все смотрели телевизор. Мама, не отрываясь от экрана, задала несколько вопросов. Что? Где? Когда? Только баллы за ответы не выставляла. Я рассказала о поисках Ричарда Фаренгейта и сорочьем гнезде. Удивительно, но все — папа, мама и бабушка оторвались от телевизора, включили свет и стали рассматривать драгоценную находку.

— Похоже на платину с изумрудом, — решила бабушка. — Это дорогая вещь. Видите, как камень сверкает? Хорошая огранка.

Бабушкин дядя был ювелиром и мечтал её, свою племянницу, тоже сделать ювелиром. Поэтому она в таких вещах разбирается, хотя ювелиром не стала. Она влюбилась в дедушку, вышла за него замуж и поехала за ним в далёкий военный гарнизон.

— Не вздумай носить каждый день! — сказала мне мама. — Вдруг пропадёт?

Потом они выключили свет и опять уткнулись в телевизор. Только мама пробормотала, что мой ужин в кухне на столе. И я вышла из комнаты, по пути надевая цепочку на шею. В полутёмном коридоре посмотрела в зеркало. Хищный зелёный глазок светился у меня на груди. Мне стало интересно, я вошла в ванную, не включая свет, и закрыла за собой дверь. Но зелёный камешек-глаз продолжал сверкать! Хорошая огранка?

Поужинав, я уловила момент телерекламы и спросила бабушку:

— А в темноте драгоценный камень может светиться?

— Конечно, может. Ведь в любой тьме всегда есть хоть немного света, — ответила бабушка.

К сожалению, в этот раз она ошибалась. Не насчёт свечения драгоценных камней, нет. Но это был… ох, что это было!

Рано утром все, кроме меня, уехали на дачу. А мне, как Золушке, надавали заданий. Много чего. Прибрать квартиру, погладить полотенца. И уроки, это само собой.

Выполнив два первых пункта Золушкиной работы, я пообедала и посмотрела по телеку первую половину какого-то фильма. Если можно выбирать, то я лучше почитаю первую часть книги без конца и посмотрю первую половину фильма. Окончание могу придумать и сама. А вот без начала не разберешь, что делается и кто — злодей, а кто — хороший.

Пообедав, я решила прикинуть, к чему лучше надевать найденную драгоценность. На самом деле мне не хотелось делать реферат по физике и решать задачи по математике.

Но вот беда, я расхаживала перед зеркалом, переодевалась то в платье, то в костюм, сочетала и комбинировала, как только можно свою одежду — а цепочка с подвеской была неуместна. Или моя одежда была неуместной для этого, казалось бы, простенького, хоть и дорогого, украшения с остро сверкающим глазом. Нужно было найти что-то этакое-эдакое.

Я задумалась. Что носят с дорогими драгоценностями артистки в кино? Меха! Дорогие меха! Но дорогих мехов у меня не было. Ни норковой шубки, ни леопардовой накидки, ни палантина из полярных лис. Только бабушкина лисья горжетка, очень старая. Не облезлая, но мех потускнел, а лисья морда немного усохла.

Ладно, посмотрим.

Я набросила горжетку на плечи, поправила так, чтобы усохшая морда не была видна. Прошлась перед зеркалом, повернулась, опять прошлась. Потом передвинула птицу по цепочке, чтобы лучше была видна…

…И оказалась на полу.

Сначала просто растерялась. Я решила, что мне стало плохо, и потому я села на пол. Но голова не кружилась, слабости не было. Только рыжий линолеум стал почему-то тёмно-серым. Я приподняла голову, огляделась и подумала: «Это мне снится».

Вокруг меня был настоящий ужас!

Комната напоминала собственный, не очень качественный, черно-белый снимок. Почему-то уменьшенный раза в три. Мебель казалась чуть ли не игрушечной и терялась по углам. Окна выглядели маленькими, словно форточки. Кошмар! Где я? И что это там на линолеуме? Очень странное «что-то».

Я посмотрела вниз.

На полу были лапы. Небольшие. Серые. Собачьи?

Мои!!! Потому что росли из моего тела!!! Теперешнего моего тела — серого и мохнатого!!!

Я опять подняла голову и глянула в зеркало. Не получилось. Зеркало было выше моей головы! Я не доставала даже до его нижнего края!

А встать на ноги, то есть, на задние лапы, получалось с трудом. Намучилась! Кое-как я дотянулась до зеркала. Посмотрела в него, и мне захотелось действительно упасть в обморок.

Из зеркала на меня смотрело моё чёрно-белое лицо в обрамлении головы лисьей горжетки. Как у артистки, которая играет лисью роль. Настороженно торчащие уши на макушке и мохнатые «бакенбарды» на месте человеческих ушей, а посредине лицо.

«У меня бред? — подумала я. — Может быть, в городе началась эпидемия гриппа, я заразилась, и у меня высокая температура?»

Ничего подобного! В горле не саднило, голова не болела. Зато очень хотелось пойти на луг и ловить полевых мышей.

«Наверное, та лиса, из которой сделали горжетку, очень любила их ловить, — подумала я. — Но почему всё чёрно-белое? Горжетка была рыжей! И комната была разноцветной и большой! Неужели лисы так видят мир?»

Я пожалела всех лис. И себя, потому что теперь я тоже была лисой. Хотя и очень странной, с лицом девочки.

А потом я увидела цепочку с подвеской. Странно, цепочка плотно охватывала шею. Уменьшилась вместе со мной? Глазок птицы выглядел сероватым, но продолжал искриться и сиять, как ни в чём ни бывало.

«Может, я всё-таки потеряла сознание, и мне чудятся всякие чудеса? — с надеждой подумала я. — Или во время фильма заснула на диване?»

Изо всех сил попыталась проснуться: укусила себя за мохнатую лапу, стукнулась носом в пол. Никакого результата! Я оставалась лисой, вернее, ожившей горжеткой. Мама! Мамочка! Мне ужасно захотелось заплакать, зарыдать в голос, но я услышала только жалобное поскуливание. И выговорить ничего не могла, потявкала и тут же заткнулась. А слёзы на глазах так и не выступили, наверное, лисы не плачут. Или плачут, но не как люди.

«Но почему, почему? — думала я. — Стояла перед зеркалом и сошла с ума?»