Ярослав Морозов - Ларин Петр и фабрика волшебства

Эрдманы закончили свою работу. Тот, с металлическим шариком, сверкающим во лбу, плюнул на конец нити и приклеил её к кокону. Затем так же, как делают люди, потёр ладонь о ладонь и вздохнул, словно выполнил тяжеленную работу.

Другой эрдман прикатил большущий, как снежный ком, клубок, и Ларина принялись обматывать нитью дальше. Теперь его уже замотали с головой. Странное дело, но воздух сквозь толстый слой пушистой белой нити проходил легко, а вот звуки становились всё тише.

«Белое безмолвие, — подумал мальчик, — словно я нахожусь в густом-пре-густом тумане».

Он попробовал пошевелить руками и ногами, это ему не удалось. Пётр почувствовал, что его подняли и куда-то понесли.

«Ну и пусть несут, — уже с каким-то безразличием подумал Ларин. — Молодец Захар, всё у меня в порядке, главное — голова на месте. Я готов действовать».

Шубин проснулся, когда в комнате стало совсем светло. Он с удивлением заметил, что подушка на кровати Ларина взбита, а одеяло расправлено.

«Странно… Так это был не сон?» — удивился Артём.

И тут он увидел фотографию, висевшую над кроватью, ту самую, которую он перенёс из Москвы в комнату.

«Так это приходила мама Петра! — Шубин вскочил и быстро оделся. — Ну и дела! А откуда она взялась? Значит, она тоже там, и, наверное, Пётр, если повстречается с Ильёй Даниловичем, найдёт и свою маму. Пусть ему повезёт».

На одеяле возле подушки Артём увидел блестящий кружочек с дырочкой. Такие штучки иногда используют как брелок для ключей. Одна сторона была чистой и гладкой, а на другой была выгравирована раковина улитки — красивый, изящный завиток.

С брелоком в руке Ларин побежал к Тумановой. Та собиралась на занятия.

— Привет! — с порога крикнул Артём.

— Ты что, на занятия решил пойти?

— Не в этом дело.

— Ларин вернулся?

— Нет, — сказал Артём и, разжав пальцы, показал брелок Софье.

Та пожала плечами:

— Ну и что ты хочешь этим сказать?

— Ты ночью спала?

— А что я, по-твоему, делала?

— Ну, не знаю… а сны какие-нибудь видела?

— Не помню, — задумчиво произнесла Софья.

— А ты вспомни.

Софья прикрыла глаза:

— Видела какую-то женщину. Она погладила меня по голове и всё. Потом женщина исчезла, так мне ничего и не сказав.

— У женщины были тёмные глаза?

— Я не помню. А вот рука у неё была тёплая. У меня с вечера голова разболелась, так она погладила меня по волосам, почти как мама, и голова перестала болеть.

— Это была Петина мама.

Софья вздрогнула:

— Как Петина мама?

— Я её узнал. Она сразу показалась мне какой-то знакомой. А сегодня утром глаза открыл, увидел портрет и узнал её. Она у меня спрашивала, где Пётр, но я ей не сказал. Ведь мы же договорились с тобой держать это в тайне.

— Так что, выходит, мама не знает, где он?

— Получается так. А я уж подумал, что они там увидятся.

— Пойдём на завтрак.

Артём забрал брелок, спрятал в карман, взял сумку Софьи, и они направились в столовую.

Появление Шубина, который больше недели не ходил в столовую, вызвало среди детей оживление.

— Правильно, — сказал Тарас Ващенко, — с нами-то веселее.

Мальчишки пожимали Артёму руку, всячески его поддерживали. Шубин ел с аппетитом. Даже овсянка, которую он не любил, показалась ему вкусной. Единственное, что огорчало, так это отсутствие Ларина.

Выходя вместе со всеми из столовой, Артём заметил Изольду Германовну и Спартака Кимовича, который сосредоточенно смотрел на училку иностранных языков и кивал.

«Заговорщики, — зло подумал Артём. — Скоро всю школу истребите по одному».

По ходу движения парочки в простенке между окнами висело кашпо с увядшим цветком. Шубин сосредоточился. Когда парочка поравнялась с горшком, тот перевернулся, и земля вместе с засохшими листьями упала на голову Спартаку Кимовичу. Дети, проходившие мимо, засмеялись, но под взглядом Изольды Германовны тут же смолкли.

Артём хмыкнул и направился в свою комнату.

— Я знаю, кто это сделал, — сказала Изольда Германовна, отряхивая землю со своего пиджака.

«Ничего страшного, — думал Спартак Кимович, провожая Изольду Германовну к её кабинету, — вы ещё узнаете, кто я на самом деле. Ведь самурай, как никто другой, умеет ждать своего часа».

Артём сидел на подоконнике и смотрел на заснеженный парк. Над деревьями кружили вороны. Настроение у него было мрачное.

«Хоть бы знак какой-нибудь подал!» — печально подумал он о Петре.

Он вытащил из кармана брелок и принялся вертеть его в пальцах, поглаживать.

«А что если передать ему брелок? — подумал Артём. — Наверное, он для Ларина многое значит».

Мальчик спрыгнул с подоконника, сел посреди комнаты, держа на ладони брелок. Он пытался представить, где сейчас Ларин, но перед глазами была лишь темнота, в которой иногда вспыхивали и рассыпались золотистые искры. Как ни старался Артём, ничего у него не получилось, Ларин был недосягаем и невидим, а вот брелок на его ладони становился горячим.

«Вернётся — отдам, обрадую друга», — решил он.

Артём открыл окно, вдохнул свежий воздух и увидел Сен-Сея, который бодро шёл по дорожке. На голове у него была повязана ленточка с иероглифами. Одет учитель физкультуры был в шёлковое кимоно алого цвета, на спине висел меч.

«Куда это он? — высунувшись из окна, следил Шубин. Спартак Кимович вошёл в дом Изольды Германовны. — Вырядился, как клоун, и пошёл сплетничать. А может, его Изольда вызвала на помощь? С Лариным, может, управиться не могут?»

Самурай бодро дошёл до домика, а вот внутри растерялся. Он часто задышал, оглядываясь по сторонам, прислушиваясь к каждому шороху. Окно в доме было открыто.

«Ещё четверть часа, и вход закроется», — подумал самурай, поднимая тяжёлую крышку люка.

Из подпола потянуло холодом, настолько пронизывающим, что на бровях и ресницах Спартака Кимовича заблестел иней. Рот искривился, на лице застыла злобная маска. Самурай стал выглядеть пострашнее, чем Изольда Германовна в гневе.

Он спустился в подпол и закрыл за собой тяжёлый люк.

Ларин пошевелил вначале пальцами рук. Это ему удалось.

«Теперь надо попытаться выбраться из этих ниток», — решил он.

Но нитки, которыми эрдманы окутали его, обладали странным свойством: они растягивались, как резина, а затем вновь сжимались. Он попробовал силой магии прожечь кокон, но, как ни старался, не мог.

— Ах, так! — злясь, прошептал Ларин, роясь во внутреннем кармане куртки.