Артем Ляхович - Голубой трамвай

Он очнулся: рядом дзенькнул трамвай.

Вениамин Иванович поднял голову, увидел перед собой раскрытые двери – и прожогом влетел в них, прыгнув через сугроб.

Ффух, думал он. Успел.

И вспомнил про своего соседа только, когда тронулся вагон. Нет, так нельзя, поморщился Вениамин Иванович. Надо бы звякнуть в…

Он повернулся к салону и застыл.

Поручни, компостеры, пустые кресла… В одном из них чей-то силуэт – кажется, женский. Ничего необычного, – но почему-то вдруг сильно-сильно защемило в горле, будто все это уже было где-то и когда-то, и было для него очень важно… Промочил-таки, думал Вениамин Иванович, кутаясь в шарф. И на работе переутомился. Вот ведь буц…

Он сел на корме, отдуваясь, будто бежал за трамваем по всей Панели. Снаружи неслись желтки фонарей, размазанные снегом. Попутчица шевельнулась, качнула головой, сняла капюшон… Похоже, рыжая. Или какого-нибудь эдакого цвета – сейчас это опять модно. Темно в салоне, не видно ни чура…

Вениамин Иванович пристально смотрел на нее. А на кого еще смотреть, думал он. Двое в пустом вагоне. Все давно сидят по своим клеткам, и только мы…

Она повернулась к нему. Силуэт, прическа, наклон головы ее были пронзительно знакомы, хоть память никак не могла нащупать нужной ячейки. Воспоминание мелькало и ускользало, и чем дальше, тем сильнее Вэну казалось, что вот-вот – и он все вспомнит, и от этого еще больней щемило в горле.

Он встал и шагнул вперед. Тусклый свет трамвая вдруг стал ярче, будто с него сдули пыль. И волосы его попутчицы, к которой он медленно приближался, тоже делались ярче, а размытое в сумраке лицо с каждым шагом расцветало белым и алым, будто невидимый художник разрисовывал его прямо здесь. Кудряшки разгорались розовым огнем, сквозь одежду проступали пестрые узоры…

И тут губы сами вспомнили имя, которое никак не хотело вспоминаться:

– Мэй?

– Вэн?

Глаза, круглевшие под белыми ресницами, стали еще круглее.

– Но… это невозможно. Ты не повзрослел?

Салон трамвая вдруг раздался вширь и в высоту. Вагон полетел быстрее – так, что фонари за окном вытянулись в хвостатые кометы.

Вэн не видел этого и смотрел на нее. Как же он мог забыть?

Мэй встала, моргая влажными глазами, и шагнула навстречу. Силуэт, казавшийся издалека взрослым, вблизи стал шутовским и девчачьим.

– А ты опять клоун, как тогда, – сказал Вэн.

Мэй тронула лицо, провела руками по щекам, по векам…

– Я… как я выгляжу?

– По-моему, ты не выросла. И я тоже, да? Мэй!..

Объятия получились неуклюжие, медвежьи – так, что было больно. И внутри было больно – в глотке, где застряли слезы, и в груди, и в голове.

– Где ты, что ты сейчас?.. Как сюда попала? – задавал он глупые вопросы, когда перестал душить ее.

– Я стояла на остановке, – бормотала Мэй и трогала его куртку. – Поздно возвращалась из… как его? Ну как его? Стояла и думала: где-то кому-то, может, нужно, чтобы я… У тебя куртка, как тогда.

Иногда проснешься – и все, что было во сне, разом отлетает в никуда. Весь мир Вениамина Ивановича с его Управлением, просителями, ночной тишиной и десятками лет жизни вдруг стал таять и ускользать прочь, в снежную муть, будто его никогда и не было, и он просто приснился Вэну…

– И у тебя все, как тогда.

– Ага, я чувствую грим. Я ведь не была клоуном, наверно, лет… эээ…

Она вдруг рассмеялась.

– Ты очень прикольный клоун, – сказал ей Вэн. – У тебя все белое, и уши, и под воротником, и щеки такие кругленькие, и улыбка, и вокруг глаз еще, как у клоунов бывает. И ресницы белые. И волосы розовые.

Мэй рассмеялась снова.

– А ты тоже прикольный… Куда мы едем?

Трамвай уже давно не останавливался и стремительно летел в метель. За окном мелькали кометы фонарей.

– Не знаю. Это ведь тот самый травмай, да? – задал Вэн новый глупый вопрос.

– А какой же еще?

– Тогда, может, мы едем… опять в Клетовник?

– Думаешь?

– Ну… Не знаю. Сейчас ведь все не так, как раньше. И Докса нет…

– Может, еще подсядет?

Вэн хотел в третий раз сказать «не знаю», но осекся и просто пожал плечами.

– А как отсюда выйти? Ты помнишь? – спросил он.

– По-моему, трамвай просто чувствовал, когда мы хотели выходить, и выпускал нас.

– Или, может, какой-то механизм, если подойти к дверям?

– Давай попробуем, – предложила Мэй. – Чего он будет нас вести непонятно куда?

Они подошли к дверям.

Ничего не произошло. Трамвай так же стремительно несся сквозь гроздья комет, мелькавших за окнами.

Дети переглянулись.

– Не работает, – сказал Вэн.

– Мда-а, – Мэй присела на сиденье. – Это уже интересно. Куда же он нас везет?

– Давай зайдем в кабину.

– Там никого нет, забыл?

– Но, может, там это… пульт управления? Как в том поезде? – спросил Вэн и вздрогнул. Мэй тоже вздрогнула.

Но в кабине не было матовой панели. В ней вообще ничего не было, кроме лобового стекла, в котором неслись, выныривая из метели, бесконечные дома и фонари. И еще – маленькой серой кнопки.

– Интересно, что за кнопка такая, – сказал Вэн, оглянувшись на Мэй.

– Лучше не трогай.

– Это точно, – он опустил руку. – Хоть бы написали, к чему она… Как ты думаешь, где мы?

– В голубом трамвае.

– Да нет, я не про… Уже в Клетовнике, или еще у нас?

– Где «у нас»? – спросила Мэй. – У нас ведь разное «у нас», забыл? И… я не уверена, что это вообще правильный вопрос – «где мы». Не уверена, что на него есть ответ, понимаешь?

– Так что, получается, нас нигде нет? – испугался Вэн.

– Ну, где-то-то мы точно есть. В этом трамвае, например… Как же он работает?

Вэн не ответил. Из снежной бездны в него неслись тысячи комет, разлетаясь по краям. Он был в центре этого огнепада, и с ним опять была Мэй…

– О чем думаешь? – услышал он и вздрогнул.

Не скажешь же ей, о чем он и в самом деле думает. Пришлось ответить вопросом на вопрос:

– А ты?

– А я о том, почему трамвай тогда открыл двери, а сейчас нет. И почему мы в нем оказались. Ты помнишь, что было раньше?

– А-а, ты об этом… По-моему, там какая-то буцня была. Нет, я помню, конечно, это ведь все вот сейчас было… но не могу вспомнить, – удивленно закончил Вэн.

– И я… Знаешь, что мне кажется?

– Что?

– Что мы оба с тобой чего-то очень хотели. Очень-очень. И трамвай везет нас туда. Чего мы хотели?

– Увидеться, – сказал Вэн и вспыхнул.

– Это да. (Он вспыхнул еще больше.) Но вот мы увиделись – и… что теперь?

Хорошо клоунам, думал Вэн. У них не видно, когда они краснеют. И хорошо, что в кабине темно.

– Теперь… слушай! – вдруг удивленно сказал он. – А почему в прошлый раз трамвай привез нас в Клетовник?

– Ну… Я думала, что он просто ходит туда. По маршруту.

– Но он же возил потом нас друг к другу?

– Эээ…