Артем Ляхович - Голубой трамвай

Пошел дождь. Ледяные капли неожиданно развеселили ее, и в дом она влетела, хохоча, как дура. Потом рухнула на кровать в мокрой одежде и замолкла.

Это ведь не из-за нее. Она ведь сделала все, как надо. Ни полсловом, ни ползвуком не выдала своего друга. (Мо не сомневалась, что Белодед из этих. Забавно: она была уверена, что «мракобесие» – это как раз про него, а тут такие дела…)

Видно, кто-то другой сказал. Туда ведь и мальчишки лазили – тот же Жмуль. Не зря капюшон спрашивал про него.

Но почему брызгунчики?..

Мо так и не понимала, что связало эти глупые игрушки с ее другом, и почему именно они стали поводом для розысков.

Шмыги шарили в бухте до вечера и убрались уже затемно. Мо слышала, как их самовозка грохотала по соседней улице, и долго после того не могла уснуть, представляя, как над ней плывет шмыгун. Неслышный, невидимый – как дырка в небе.

Наутро она кое-как оделась и побежала к Резцам. На школу ей было плевать, тете она что-нибудь соврет («на обратном пути придумаю»); самое главное сейчас – поскорее попасть в пещеру. Вдруг нужна ее помощь? «Он спас тебя целых два раза, – говорила себе Мо, подгоняя бегущие ноги, – а теперь, значит, ты будешь нужна, и тебя нет?» И бежала еще быстрее, с размаху влетая пятками в лужи («опять натопчу у него»).

Дождь давно кончился. Над морем висело солнце, рассыпаясь внизу тысячью маленьких солнц, которыми блистала мокрая Пустошь. Лужи горели так, что глазам было больно, и Мо несколько раз шлепнулась в грязь. «Тетя убьет» – мелькало где-то глубоко; гораздо ближе и громче стучало – «вперед, вперед!..» – и она неслась к мокрым Резцам, сверкавшим на солнце, как зеркала.

Добежав туда, Мо вдруг застыла, ухватившись за валун (это было почти больно – ноги бешено хотели нестись дальше). «А вдруг патруль?..» Шмыги запросто могли оставить у пещеры охрану.

Какое-то время Мо сидела за одним из Резцов, прячась от ветра (только сейчас она поняла, как извалялась в грязи). Потом стала медленно спускаться, стараясь не привлекать внимания. Это было нелегко: мелкие камни так и норовили выскочить из-под ног и с треском улететь к морю. Вслед за ними чуть не улетела и Мо, поскользнувшись на собственном грязном следе.

Ну все, думала она. Теперь можно и не прятаться. Если патруль и есть – он уже услышал все, что мог услышать…

Выбравшись на берег, Мо пошла к пещере. Никого не было. Море плескалось спокойно, будто его разморило от солнца, хотя Мо знала, какая холодная в нем вода. Она попробовала было обмыть грязь – и отскочила, едва удержавшись от визга.

Весь берег бил белизной в глаза, будто по нему размазали солнечный свет, как масло по бутерброду. Казалось, что он раскален добела, – но на самом деле камни были холодными, и вообще было прохладно, будто солнце грело понарошку. Стоял второй день осени, хоть с виду все казалось таким, каким и было. Почему, когда лето кончается, кажется, что оно должно быть всегда?..

Пещера была пуста. Мо постояла какое-то время у входа, потом вошла. В глиняном пятне, натекшем под стеной, отпечатался чей-то след. Это мог быть Белодед, но она сразу вспомнила про патруль, вздрогнула и выглянула наружу. Потом присела на камень.

Ее друг вовсе не был обязан выскакивать сразу, и она говорила себе – «подожди, имей терпение…»

Потом вскочила и стала нервно ходить под пещерой, поддевая гальку большими пальцами ног.

Потом стала швырять ее в ленивые волны, чтобы хоть немного растормошить их. «Эй, патруль! Смотри, вот она я!» – кричала она мысленно, танцуя от холода.

Потом прошлась дальше, к западному краю Резцов. Там она бывала редко: нигде больше не было таких острых камней, а летом Мо никогда не обувалась к морю. Но сейчас она упрямо шла туда, кусая губы, и глупо думала (сама знала, что глупо) – «смотри, как мне больно тут! Может, покажешься уже?»

Потом плюнула на все патрули и кричала:

– Эй! Ты где? Выходи-и!.. Ну выходи же!

Пинала большие камни и шипела от боли. Потом смазывала глину с ног и растирала по лицу и волосам:

– Смотри, какая я хрюшка! Свинюшка-поросюшка! Смешно, да? Эгеге-ей!..

Потом снова сидела у входа в его жилище, хоть уже и все было ясно. Но Мо сидела и сидела, пока солнце не уползло за Резцы. Последний его луч осветил пещеру, и Мо вскочила: прибора, замаскированного травой и ветками, больше не было. Вместо него зияла дыра в камне.

Сглотнув, Мо нырнула в пещеру и подошла к стесанной стене.

Медленно подняла руку. Застыла, как статуя…

Потом резко ткнула ладонью в камень.

Ничего.

Никакой двери, никаких голубых искр, никакого тока в печенках.

Просто камень, и все.

Трудно сказать, чего ждала Мо. Подержавшись какое-то время за стену, она мрачно рассмеялась и пошла прочь.

От Резцов на берег наползли черные тени. За ними блестели волны, раскрашенные солнцем. Казалось, что они теплые и зовут купаться.

– Тьфу, – плюнула в них Мо. – Сплошной обман!

И волны, и сверкающие Резцы, и легкое бирюзовое небо – все было обманом. Во всем фонила фальшивая нота, как во вчерашнем празднике. Осень все еще притворялась летом, но у нее плохо получалось: Мо видела ее насквозь.

На обратном пути она специально лезла в самую жирную грязь, расшвыривая ее по обочинам.

– Предатель, – бормотала она. – Ну и сиди в своей конуре.

Слезы саднили где-то выше горла – дальше Мо их не пускала. Если разревешься, потом будет еще больней. Она это знала и швырялась грязью направо и налево, чтобы вышвырнуть из себя обиду на Белодеда и на его фальшивое лето.

Потом все-таки разревелась.

Солнце уползло в дымку. Все стало сизым и холодным, как и должно было быть. Хоть без обмана, думала Мо, шмыгая носом. Никаких тебе жарких закатов, никакого тепла, которого на самом нет. Осень, как она есть, и пусть уже все будет по правде.

Так она думала, подбираясь к дому и обхватив себя руками, чтобы не дрожать, – «пусть уже все будет по правде…»

Вениамин Иванович едет домой

– Можно?..

– Кто крайний?..

– Смотри, куда идешь!..

– Вы занимали?..

– По поставкам у нас такая картина…

– Извините…

– Сорок три процента берем как есть…

– Я стояла!..

– Бухгалтерия до скольки?..

– Нехаенко принимает?..

– Нафиг! Нафиг всё!..

– Почем?..

Коридор седьмого этажа напоминал то ли метро в час пик, то ли рынок в Гонконге. Десятки людей сновали туда-сюда, сталкиваясь, роняя кипы бумаг и кучкуясь в очереди, растущие под дверьми. Иногда двери открывались, чтобы проглотить очередного счастливца или какой-нибудь важный галстук, возлежащий на таком же важном животе.

Особенно внушительная очередь выросла под дверью с табличкой

Каб. №77

Зам. начальника Управления Гл. железных дорог