Мила Нокс - Путешествие в полночь

Дальняя стена пещеры представляла собой высокую черную стену. Вершины нескольких черных башен терялись в мраке потолка. Тео задрал голову, и дыхание перехватило от головокружительной высоты.

Под главной башней виднелся вход в пещеру, в котором исчезала речка.

По мере того как Тео приближался, он различил, что над входом, словно зубы, нависли сталактиты, а выше обозначились две небольшие пустоты, будто глазницы. Над зубами шла корявая надпись: «Мертвые молчат. Значит, они познали истину».

Тео вгляделся в темные окна главной башни и содрогнулся. На миг ему показалась, что темнота в окнах живая и смотрит в ответ.

Заваленное камнями русло заставляло не идти, а прыгать, оскальзываться, оступаться и снова прыгать. Тео упорно продвигался вперед и остановился лишь перед самым входом. Прислушался. Река холодно лизала камни, из глубины пещеры доносился гулкий монотонный рокот.

«Три водопада», – вспомнил Теодор.

То и дело опасливо посматривая на колоссальные зубы над входом, он вошел в пещеру. Бугристые стены снизу подсвечивали нимерица и серебряная вода. Теодор видел, что вдали проход разветвляется на несколько коридоров.

Одиночество лишь усилило страх. Ни одна душа не знала, что сейчас – вот-вот – он войдет в пещеру мертвых. Ледяная одежда прилипла, примерзла к коже, заставляя мелко дрожать. Некоторое время Тео вслушивался в плеск равнодушных вод.

«Отец – там». Какая-то его часть хотела остаться здесь. Большая часть. Но другая была согласна идти дальше. Маленькая частичка Теодора связывала его с самым родным человеком, которому он был слишком многим обязан…

Тео нащупал нож. Поднял подбородок. Выпрямился.

«Это всего лишь страх. Запомни. Страх, как бы ни казался силен, тебя не убьет».

Никому не было дела до Лазара Ливиану. Кроме него. Если он не спасет отца – никто другой не придет. Тео сделал шаг вперед. Еще. И пошел вглубь пещеры теней.

Он почувствовал их присутствие, еще когда брел по коридору. Внезапно качнувшийся стебель нимерицы. Вздох. Холодок, скользнувший по коже. Не ветер – в пещере ему взяться неоткуда. Темнота и пустота давили на уши, только стучала в висках кровь да шумел вдали срывающийся с камней поток воды.

«Как тут шла Санда? И… дошла ли?»

Воздух двигался, перемещался, дышал. Вдруг совсем рядом вздрогнул кустик нимерицы, и Теодор застыл. Он уже видел за пределами коридора золотой ковер – целое поле базилика в потемках пещеры, – а нимерица качнулась еще раз, ближе. Ноги Теодора примерзли к земле, он вперился глазами в пустоту, и вдруг… Темнота собралась в высокую фигуру и еле слышно выдохнула:

– Тео…

Тео вздрогнул. Сморгнул. Теперь он увидел не просто фигуру, но и лицо. Тусклое, словно от человека осталось одно воспоминание. Хоть воспоминание – даже самое старое в голове Теодора – было ярче.

– Папа?

Это был он. Лазар. Просвечивающий, так что сквозь тело Теодор видел кустики растений. От этого зрелища его охватил страх. Видеть отца таким… бесплотным… Было так страшно.

– Папа, – позвал Тео еще раз.

Голос на этот раз прозвучал еще беззащитней.

Лазар приблизился. Глядел почти не мигая из-под опущенных век. Суровый и холодный взгляд, почти как всегда. Лазар разомкнул призрачные губы:

– Она пришла с тобой.

Он смотрел за спину Тео. Еще не обернувшись, Теодор понял, что имеет в виду отец, и внутри все заледенело от мысли, что и она тоже здесь. Тео с трудом повернул голову. Тусклый свет нимерицы затухал вдали, и ему почудилось, что там темнеет что-то высокое и грозное. Нечеловеческая жуть. Страшная. Неуправляемая. Сверхъестественная. Явившаяся из потустороннего мира.

Ужас вновь пополз по венам Тео. Сильнее всего на свете он боялся ее – своей тени. И того, чтобы очутиться в ней.

– Теодор, – позвал отец.

– Мама…

– Ее здесь нет.

– Где она?

Лазар промолчал. На лице отразилась глубокая печаль, словно знание умирающего о том, что это последняя весна. Они рассматривали друг друга. Отец и сын. Лазар сделал шаг к Теодору, Тео чуть вздрогнул, но не отступил.

– Сын… – Брови Лазара сдвинулись на переносице. – Ты знаешь, что это за твоей спиной?

Повторно Тео не оглянулся.

– Это твоя тень. Я пытался сделать все, чтобы этого не допустить. Я не твой отец, Тео.

– Что?

Тео ошеломленно уставился на Лазара. Тот лишь слегка качнул головой:

– Я не твой настоящий отец. Мы с Марией взяли тебя на воспитание. Она просто моя знакомая, мы никогда не были женаты. И она не твоя мать, она только растила и воспитывала тебя.

Тео лишь непонимающе мотнул головой, влажные волосы рассыпались по плечам. Он пытался отыскать на лице призрачного Лазара признаки лжи. В то же время воспоминания больно резанули по груди. И слова Змеевика. Остальных нежителей. Они твердили все это время. Он отрицал. Не могло же быть так, что…

– Это так. Ты не наш сын, Тео. У нас никогда не было своих детей.

И он сказал то слово, которое отличало его – сурового мужчину, внушавшего Тео еще в детстве страх – от колдуна, которым все его считали.

– Прости.

И это выражение на лице отца Тео отлично знал. Это был он. Без ошибки. Лазар Ливиану.

– Но как же… Папа…

– Я взял тебя на воспитание, Тео. Когда твоя мать попросила спасти тебя, умирающего от неизлечимой болезни. Тебе было всего десять. Оставить умирать ни в чем не повинного ребенка… Я не смог. Тео, – голос отца зазвучал глухо, точно из-под земли, – ты должен понять. Я вернулся, чтобы искупить свою вину. Когда-то я нечаянно отнял чужую жизнь, а после…

Отец замолчал. Но Тео знал, о чем молчит Лазар. Он совершил самоубийство.

– Я вернулся, чтобы спасать других. Но спасти тебя могло только одно. Помнишь ту девочку, Оану? Я сделал с тобой то же самое. Связал тебя с матерью. Хотя ты был очень мал, и лучше было этого не делать. Но я не ожидал того, что случилось после. Из-за несчастного случая твоя мать погибла… и ты оказался связан с мертвецом. Ты почти ушел, но я вернул тебя с того света. В день весеннего равноденствия.

– Двадцатое? – произнес Тео заплетающимся языком. – Марта?

Отец кивнул.

– Ты забыл все, что было прежде, так как ненадолго оказался мертвым. И с тех пор забываешь каждый день, в который за тобой приходила смерть. Это не день твоего рождения, Тео. – Отец покачал головой. – Я не знаю, когда ты родился. И назвал двадцатое марта днем рождения потому, что именно тогда вернул тебя к жизни.

Теодор поднял левую руку. Порез набух и чуть-чуть кровоточил. Лазар Ливиану издали глядел на его ладонь и молчал. Тео и сам понял.

– У тебя кровоточит линия жизни. Я связывал тебя с матерью через нее. Если бы твоя мама осталась жива… Ты бы тоже жил и оставался прежним. Но она погибла, и ты оказался связан с мертвецом, Теодор. Твоя кровь – живая, а ее – мертвая. Мертвец – тяжелая ноша, и это отбирает у тебя силы. Тянет назад. Как магнит. Когда мать Оаны умерла, и я кричал: «Ты не понимаешь», я имел в виду другое. Та женщина не просто умерла…