Лоис Лоури - Вестник

Шкода подбежал к деревянному столбу, окутанному вьюном с пурпурными цветами, поднял лапу, чтобы все поняли: теперь он здесь хозяин.

Дверь домика отворилась, и на пороге показалась Кира. Она была одета в синее платье, ее длинные темные волосы были перевязаны сзади лентой тоже синего цвета.

— Мэтти! — воскликнула она радостно.

Он улыбнулся ей.

— Да еще и с новым щенком! Давно пора! Я помню, как ты грустил, когда Прут умер.

— Его зовут Шкода, и, я боюсь, он поливает твои…

— Клематисы. Ничего страшного, — сказала она с улыбкой.

Кира подошла к Мэтти и обняла его. Обычно ему не нравились объятия: он напрягал плечи и отстранялся, — но теперь от усталости и радости он обнял Киру и с удивлением обнаружил, что его глаза увлажнились. Пришлось поморгать.

— Так, ну а теперь отойди, дай на тебя посмотреть, — сказала она. — Ты что, выше меня?

С улыбкой он сделал шаг назад и увидел, что они одного роста.

— Ну, скоро перерастешь. У тебя и голос почти мужской.

— Я могу читать Шекспира, — сказал он ей хвастливо.

— Ха! Я тоже могу! — ответила она, и он понял, как сильно все изменилось в этом селении, потому что раньше девочкам вообще не разрешалось читать.

— Ох, Мэтти, я помню тебя таким маленьким и таким диким!

— Свирепейший из Свирепых! — напомнил он, и она нежно рассмеялась.

— Ты, наверное, очень устал. И проголодался! Ты же так долго шел. Заходи. У меня суп на плите. А еще расскажи, как там отец.

Он зашел за ней в знакомый дом и стал смотреть, как она тянется за своей палкой, стоявшей у стены, и прижимает ее к телу правым локтем. Волоча бесполезную ногу, она взяла глиняную миску с полки и подошла к плите с большим горшком, в котором слабо кипел суп, пахнувший травами и овощами.

Мэтти огляделся. Неудивительно, что она не хочет покидать это место. С крепких потолочных балок свисали пучки сухих трав, из которых она делала свои красители. Полки пестрели мотками шерсти и ниток, разложенных по цветам и оттенкам — от белого и светло-желтого, которые постепенно переходили в синий и пурпурный, до коричневого и серого. На ткацком станке в углу, между двумя окнами стоял недоконченный гобелен с изображением замысловатого горного пейзажа. Он видел, что сейчас она работает над небом, на котором она изобразила розовато-белые перистые облака.

Кира поставила миску с дымящимся супом на стол перед Мэтти и пошла к раковине, чтобы налить воды для Шкоды.

— Ну, расскажи об отце, — попросила она. — Как он?

— Отлично. Передает тебе привет.

Он смотрел, как Кира прислоняет свою палку к раковине и с трудом присаживается, чтобы поставить миску с водой на пол. Затем она подозвала Шкоду, который уже деловито грыз половую щетку в углу.

Когда щенок подошел к ней и повернулся к миске, Кира встала, отрезала толстый кусок хлеба, вновь взяла палку под мышку и отнесла хлеб на стол. Мэтти смотрел, как она ходит. Это была ее обычная походка: правая ступня поворачивалась внутрь, за ней двигалась вся нога. Больная нога была короче, она была неестественно вывернута и мешала ходьбе.

Он поблагодарил ее и макнул кусок хлеба в суп.

— Милый щенок, Мэтти.

Он вполуха слушал ее веселую болтовню о щенке. Его мысли были о том времени, когда Шкода только родился, и о том, как близки были он и его мать к смерти.

Он быстро взглянул вниз, на ее ногу. Насколько легче ей было бы ходить — насколько быстрее и равномернее было бы их путешествие, — если бы нога была прямой и она могла бы ставить ступню на землю ровно.

Ему вспомнился день, когда щенок и его мать были спасены. Сегодня он устал, очень устал из-за путешествия по Лесу. Но тогда ему казалось, что от усталости он может умереть.

Он пытался вспомнить, сколько времени потребовалось, чтобы восстановиться. Он спал, да. Он спал весь оставшийся день и был рад, что дома нет слепого и он не спрашивает, что случилось. Но встал он перед ужином — все еще слабый, но уже способный скрывать свою слабость, есть и беседовать, словно ничего не произошло.

Выходит, на восстановление сил у него ушло всего несколько часов. Но ведь это после щенка. Ну, после щенка и его матери, конечно. Две собаки. Он помог — вылечил? спас? — двум собакам поздним утром и пришел в себя к концу дня.

— Мэтти! Да ты не слушаешь! Ты спишь! — Кира смеялась тепло и сочувственно.

— Прости.

Он положил последний кусок хлеба в рот и виновато посмотрел на нее.

— Вы оба устали. Посмотри на Шкоду.

Он взглянул через стол и увидел, что щенок крепко спит, уютно устроившись, словно возле матери, в куче некрашеной шерсти у двери.

— Мне надо кое-что сделать в саду. Нужно расставить подпорки для кореопсисов, а у меня всё руки не доходят. Ложись и отдохни, а я пойду в сад. Потом поговорим. А еще сходишь повидаться со своими дружками, если хочешь.

Он кивнул, пошел к тахте и лег прямо на вышитое покрывало, которым она была застелена. Он мысленно считал оставшиеся дни. Ему надо было объяснить ей, что времени на встречу с товарищами детства нет.

Слипающимися глазами он смотрел, как она несет его миску к раковине, ставит, а затем, опираясь на палку, берет с полки подпорки и моток бечевки. Взяв необходимые садовые инструменты, она повернулась и вышла на улицу. Вывихнутая нога привычно волочилась. Он так давно знал Киру: ее улыбку, голос, веселый оптимизм, удивительную силу и ловкость рук, а также мучительную хромоту.

«Я должен тебе сказать, — думал Мэтти, засыпая, — что я могу поправить тебя».

К его удивлению, Кира сказала «нет». Не про то, что пора уходить, — про это он еще с ней не заговаривал, — а про то, чтобы выпрямить, вылечить ее ногу.

— Мэтти, я такая, какая я есть, — ответила она. — И такой я была всегда.

Она смотрела на него с любовью. Но голос ее был твердым. Стемнело. Огонь мерцал в очаге, она зажгла масляные лампы. Мэтти жалел, что с ними нет слепого, который играл бы на своем инструменте, потому что тихие и сложные аккорды всегда приносили им умиротворение, когда они проводили вечера вместе. Он хотел, чтобы и Кира услышала эту музыку и почувствовала, как от нее становится хорошо.

Он еще не говорил, что ей надо вернуться с ним. За ужином Кира болтала о том, как все изменилось в ее селении, как теперь все стало лучше, но он едва слушал. Он раздумывал, что ей сказать и как. Времени было очень мало, а Мэтти понимал, что это предложение нужно сделать так, чтобы убедить ее. И тут она заговорила про свое увечье. Она описывала маленький гобелен, вышитый в подарок ее другу Томасу, резчику по дереву, который недавно женился.

— Все было готово, я свернула его и украсила цветами, — говорила она. — И в тот день я взяла его с собой и пошла на свадьбу. Но перед этим был дождь, тропинки были мокрыми, я поскользнулась и уронила гобелен прямехонько в лужу! — смеялась Кира. — К счастью, было еще время, так что я вернулась и смогла почистить его. Никто ничего не заметил. Когда на улице мокро, с моей палкой и ногой очень неудобно, — добавила она. — Палка так и не научилась преодолевать грязь.