Анна Чернакова - Хрустальный ключ, или Жили-были мы

Генерал отдал мальчикам честь, церемонно, как взрослым, пожал им руки, каждого обнял и пригласил к себе на торжественный обед, как самых дорогих и почётных гостей, несомненно смелых и благородных…

– О да! – восторженно встрял иноземец, гулко ударяя себя в грудь. – Клянусь, я не имел в этом сомнений, как только их увидел! Я ведь, некоторым образом, тоже имел участие в вашем спасании. Если бы не я, этих юношей с их деревянным херувимом к вам бы не допустили. О, извините, – словно спохватившись, он снял шляпу и поклонился. – Я, увы, не представился. Граф Мовэ, путешественник, литератор и воздухоплаватель. [13]

В гостиной дома Ивана Степановича собрался небольшой, но изысканный кружок близких знакомых. Разговор шёл по-французски. Граф Мовэ, видимо, совершенно уже освоившийся в доме, был окружён букетом молодых дам, среди которых выделялась княгиня Белосельская-Белозерская – та, которая вытолкала Тёму и Стёпку из кареты. Княгине было лет двадцать – двадцать пять, она была хороша собой, а её живые блестящие глаза говорили, что человек она энергичный и своенравный.

В глубине дома раздавались детские крики и гулкие упругие удары, весь дом содрогался, на потолке прыгала люстра, но воспитанные гости делали вид, что не обращают внимания. В комнату влетел воробей, потом запрыгал по полу кожаный мяч размером с арбуз. Вслед за мячом и воробьём вбежала растрёпанная, раскрасневшаяся Мари. Схватила мяч, тормозя, заскользила по паркету. Поняв, что все замолчали и смотрят на неё, она, не выпуская мяч, округлила руки, сделала книксен и с прямой спиной, ступая с носка на пятку, двинулась к двери. Но после нескольких чинных шагов не выдержала, подпрыгнула и бегом выскочила за дверь. Следом вылетел воробей. Через мгновение сверху снова донеслись радостные крики и стук мяча. Княгиня, прислушиваясь, встала, с улыбкой шепнула что-то Ивану Степановичу и быстрым шагом вышла из комнаты.

Со второго этажа слышались смех, крики и громкий мальчишеский голос: «Белосельский-Белозерский обходит одного, второго, врывается в штрафную площадку… Удар! Белосельский-Белозерский забивает пятый гол!». Поднявшись по лестнице, княгиня остановилась, с интересом наблюдая за происходящим в коридоре второго этажа…

…Обнаружив в детской кожаный мячик, Тёма стал подбрасывать его ногой, перекидывал с подъёма на колено, ударял по нему головой. Поняв, что такого ни Стёпка, ни Мари никогда не видели, Тёма тут же щёлкнул пальцами, сказал «скарафаджо» и сочинил новую игру. Даже придумал ей название – «футбол» (по-английски «фут» – нога, а «бол» – мяч). Дети пришли в полный восторг, особенно Стёпка. Ему было приятно вдвойне – ещё раз увериться в талантах своего друга, да к тому же при свидетелях.

Когда на втором этаже появилась княгиня, растрёпанные, всклокоченные Тёма, Стёпка и Мари, забыв обо всём, носились по коридору, пиная ногами мяч. Над ними, радостно чирикая, метался воробей. С парсуны за игрой азартно следил рыжебородый дед. Тёма играл один против двоих. Владел преимуществом в обводке и в ударах по воротам, обозначенным двумя стульями (остальная мебель была как попало сдвинута к стенам). Он же вёл комментарий:

– Белосельский-Белозерский коронным ударом с левой забивает восьмой гол!

– И по какому это поводу поминают тут мою фамилию? – спросила княгиня.

– Крёстная! – раскрасневшаяся Мари подбежала к ней, обхватила за талию. – Эти мальчики, Тёма и Стёпка, они дедушку сегодня спасли….

Княгиня посмотрела на мальчиков.

– Дедушку спасли? А я из-за них чуть не умерла со страху. Они меня с утра в карете навестили. Помните?

– Мы случайно, – смущённо начал Стёпка. – Нам спрятаться надо было. Я сейчас всё объясню. Дело в том, что…

Тёма понял, что честный Стёпка начнёт рассказывать о погоне, о прокламации в защиту пернатых, о девочке Мари – Марье Владимировне – через семьдесят лет, в гетрах, на велосипеде, со стайкой птичек. И поспешно перебил:

– Значит, дворец Белосельских-Белозерских – ваш? Архитектор Тома де Томон или Воронихин? По-моему, неплохо построено, особенно канелюры [14]…

Тёма, конечно, не знал, что такое канелюры, но слово показалось ему подходящим для случая. Княгиня с недоумением посмотрела на Тёму. Стёпка решил, что она недостаточно оценила его друга.

– А, Тёма, между прочим, – объявил он, – вашего правнука знает.

Дед на парсуне тоненько захихикал.

– Негодный мальчишка! – княгиня стукнула Тёму веером по голове. – И сколько же мне лет, по-твоему?! Правнука он моего знает!

Она ещё раз стукнула его веером, уже посильнее. Тёма смутился. Мари, запрыгав, потянула княгиню за руку:

– Они шутят. Крестная, поиграй с нами, пожалуйста, а то Тёма всё время выигрывает!

…Тем временем граф Мовэ, после нескольких неудачных попыток, завладел, наконец, вниманием генерала. Уловив момент, когда Иван Степанович за какой-то надобностью зашёл в свой кабинет, граф прошмыгнул за ним и попросил пару минут для изложения чрезвычайно важного и выгодного предложения.

– Что вы скажете, – сказал он, усевшись напротив стола и ковыряя пальцем узор на ручке кресла (вся мебель в кабинете была украшена затейливой резьбой и росписью), – о воздвижении таких же колонн, как Александрийская, во всех крупных европейских городах? Но не где попало, на площадях и набережных, а строго по плану!

– Экстравагантно. И план, я полагаю, ошеломительный?

– Именно так, ошеломительный! – торжествующе воскликнул граф. – При подъёме на монгольфьере [15], с высоты птичьего полёта, колонны эти образуют большую, пересекающую Европу букву «N», вензель государя императора!

Тут граф схватил перо и на листке бумаги графически отобразил свою идею. Он горячо говорил о колоссальном патриотическом, а равно и международном значении предприятия, во главе которого должен будет встать Иван Степанович, потому что только с его умом и талантом можно получить благоволение и стартовый капитал. А организацию он, граф, готов взять на себя…