Анна Чернакова - Хрустальный ключ, или Жили-были мы

Генерал несколько раз порывался уйти, однако граф вскакивал, преграждал ему дорогу и, артистически жестикулируя, ещё более увлечённо живописал выгоды проекта.

Но когда со второго этажа послышался свист, крики, аплодисменты, Иван Степанович решительно поднялся и, деланно озабоченный, отодвинув в сторону назойливого воздухоплавателя, быстрым шагом вышел из кабинета.

Он взбежал по лестнице и в крайнем изумлении остановился. Княгиня, подняв юбку, ловко подбрасывала мяч носками туфель с одной ноги на другую. Потом поддала его коленом, приняла на подъём. Рыжий дед на парсуне, засунув два пальца в рот, залихватски свистнул. Княгиня опять подбросила мяч и, под восторженные крики Мари и мальчиков, сильным ударом головы послала его прямо в парсуну – дед еле успел увернуться. Мари подбежала к Ивану Степановичу, прыгая и хлопая в ладоши:

– Ты видел? Правда, здорово? Прелесть какая крёстная! А игру Тёма придумал. Он – изобретатель. И музыку сочиняет!

Она схватила дедушку за рукав и потащила к пианино в классной комнате. Потом потянула за собой и Тёму:

– Тёма, голубчик, душечка, сыграй, ну вот этот танец, что ты сочинил, что сейчас играл!

… На набережной под открытым окном особняка остановился молодой человек с небольшой бородкой, а за его спиной – ещё несколько прохожих: двое мастеровых, разносчик, горничная. Молодой человек – судя по мундиру, студент училища правоведения – прислушался, достал из кармана блокнот, быстро расчертил нотный стан и начал записывать доносящуюся из окна мелодию «Танца маленьких лебедей», бойко, хоть и не очень чисто, исполняемую Тёмой. Судя по звукам, музыка также сопровождалась смехом и танцами. Прохожие, стоявшие у парапета за спиной студента, сначала притоптывали в ритм мелодии, потом стали потихоньку пританцовывать; народу на набережной под окном собиралось всё больше. Оценив общее к себе внимание, горничная, мастеровые и разносчик, дурачась, взялись за руки и принялись плясать в ритме Тёминой музыки.

– Пётр Ильич! – окликнули студента.

– Всё-всё, иду, Мариус Иванович, – поспешно дописывая, отозвался Чайковский и побежал к ожидавшему его молодому человеку, балетмейстеру Петипа, напевая только что услышанную мелодию. Мариус Иванович, между тем, внимательно смотрел на танцующих [16].

В гостиной было уже почти пусто – гости разъехались. Сидя напротив дверей в кабинет Ивана Степановича, граф Мовэ очаровывал Мари и княгиню Белосельскую-Белозерскую фокусом. Он поставил на стол кверху донышком пустую фарфоровую чашечку, а затем, просчитав: «ан, де, труа» [17], поднял ее. Княгиня и девочка сначала взвизгнули, а потом захохотали: на столе кто-то зелёный и членистоногий, то ли кузнечик, то ли саранча, плясал канкан, вполне профессионально задирая «ноги» и «руки» и стрекоча что-то похожее на Оффенбаха [18]. Граф снова накрыл насекомое чашечкой, а когда поднял, под ней было пусто. Несмотря на разницу в возрасте, и Мари и княгиня равно были в совершеннейшем восторге.

Граф, с виду весёлый и легкомысленный, украдкой бросал быстрые внимательные взгляды на Ивана Степановича и ребят, беседующих возле бюро в кабинете генерала. И хотя со стороны казался полностью поглощённым увеселением барышень, мимо ушей его не пролетело ничего из разговора в кабинете. Услышал он и про таинственные часы, и про чудесные перемещения в пространстве.

– …Могу только сожалеть, что по роду занятий своих, для изготовления такого ключа умения мне уже не достанет, – говорил ребятам Иван Степанович, выдвигая ящики стола, открывая дверцы шкафов, что-то в них разыскивая. – Но вот кто истинно достоин был называться замечательным мастером, так это сибирский дед мой Данила, Царствие ему Небесное. Если же вам действительно дано будет его увидеть, то очень прошу – повинитесь за меня перед ним. Мальчишкой ещё уезжал я учиться в Петербург и не сумел исполнить обещанного ему. Так что на вас единственная моя надежда. Только помните, что успеть вам надо до захода солнца. А на прощание и на память хочу подарить вам вот это…

Генерал, наконец, нашёл и торжественно вынул из шкатулки небольшой кусок полированного гранита:

– Вот вам от того же монолита, что и наша колонна, сколок, нарочно изготовленный, – будет вам мемуар [19]о сегодняшнем дне, о подъёме Александрийского столпа и о моём чудесном, с Божьей и вашей помощью, спасении.

Потом достал маленькое колечко, на ладони протянул его Тёме.

– А это сестрёнке моей передайте, Мане.

И заметно смущаясь, что никак с его обликом не вязалось, добавил:

– От Ванечки.

Тёма со Стёпка переглянулись. На ладони Ивана Степановича лежало знакомое им серебряное колечко тонкой работы: как будто две птичьи лапки держат большой, красивой огранки изумруд.

Стёпа, Тёма, княгиня и граф Мовэ вышли из особняка. У подъезда стоял экипаж Белосельской-Белозерской. Лакей открыл дверцу и откинул ступеньки. Княгиня предложила подвезти мальчиков в уже знакомой им – она хихикнула – карете. Но граф Мовэ приобнял Тёму и Стёпку за плечи и объявил, что, увы, добротой княгини воспользоваться они не смогут:

– Иван Степанович поручили, памятуя мою опытность и многие знания, которыми меня одарила жизнь, сопровождать наших юных путешественников в полную опасности далёкую Сибирь, где служить им твёрдою опорою в колебаниях молодости.

Мальчики с удивлением посмотрели на него. Граф развёл руками:

– Не мог я отказать Ивану Степановичу, благороднейшей души человеку. Тысячи дел, планов, высочайшие приглашения – всё пришлось отменить.

Княгиня вынула из ридикюля, висевшего на поясе, маленькую лаковую коробочку, протянула её Тёме:

– Конфекты съедите в странствиях, а пустую коробочку можешь подарить моему правнуку. С поклоном от прабабушки! Если доживёшь, конечно.

Она засмеялась.

…Светившиеся золотом часы в руке Тёмы снова потускнели. Мальчики и крепко державший их за руки граф Мовэ стояли на высоком заснеженном берегу замёрзшей реки. Возбуждённый необыкновенным перемещением, граф хохотал, прыгал и хлопал в ладоши. Вокруг них безмолвно темнел древний сосновый лес с деревьями как на подбор – статными, прямыми и высокими, как корабельные мачты. И на той стороне реки до горизонта раскинулся такой же бесконечный корабельный лес.