С. Гроув - Золотое снадобье

– Не двигайся, – проговорила она затем.

Казалось, ее голос вился бархатной ленточкой, обволакивал, связывал. Потом женщина простерла обращенную кверху ладонь, и руку тотчас обсыпало золотыми цветами.

– Ступайте, – прошелестел голос.

И легким движением женщина бросила цветы Софии. Они взлетели туманом лепестков и пыльцы, густым, словно дождевая туча. София перестала различать что-либо перед собой – только плотный золотистый туман. Дыхание застряло в гортани…

Мы нисколько не удивились, узнав, что Бруно не просто был добр к Розмари, но стал ее учителем и лучшим другом. Она многое рассказала нам о том годе, что он прожил на ферме. Бруно поведал ей о своих приключениях, нередко пел и еще чаще смеялся. Он все пытался разбить ее немоту, заговаривая с девочкой на своем убогом кастильском, когда же это не помогло – перешел на родной английский. Бедняжка Розмари так и не заговорила, но понемногу начала понимать чужой язык, правда, общалась с постояльцем в основном жестами. Бруно вслух читал ей английские книги, приобщая таким образом Розмари к миру Нового Запада. Немота девочки никогда не раздражала его, да и затруднений особых не вызывала. Наш друг был столь деликатен, что Розмари даже временами забывала о своей неспособности говорить.

Так в новых обстоятельствах проявились те самые качества, что и нас привлекли к Бруно Касаветти при нашей первой встрече в Бостоне много лет назад. Те же свойства души сделали его нашим излюбленным спутником во множестве путешествий. Из-за них, покинув малютку Софию, мы поспешили в столь отдаленную эпоху в надежде его разыскать. Мы с немалым чувством слушали рассказы Розмари о доброте Бруно… после чего – с нарастающим ужасом – повесть о его последних месяцах в Муртии.

– Бруно завораживали рассказы об Авзентинии, – сообщила нам Розмари. – Чего, собственно, следовало ожидать. Изначально он прибыл в Папские государства с целью нанести на карту границы Темной эпохи, но Авзентиния его отвлекла. Слухи о чудесном городе привели его в Муртию, а когда их истинность подтвердилась, он решил здесь задержаться. Он пытался понять, каким образом возникло подобное диво. Он каждый день пересекал каменный мост и возвращался лишь в сумерках. Он посетил все лавочки, торгующие картами, задавал все мыслимые вопросы… Ему отвечали дружелюбно, но бессодержательно. Ни у кого не находилось для него карты. Постепенно он пришел к убеждению, что жители Авзентинии скрывали происхождение и предназначение города, и это был единственный утраченный ответ, для которого не нарисовано карты.

А потом настал тот ноябрьский день, когда он вернулся настолько потрясенным, что меня попросту испугал его вид. Бруно больше не улыбался. Он даже в глаза мне смотреть не хотел. Я схватила его за руку и спросила жестами: «Что случилось?» Только тогда он поднял взгляд – настолько горестный! «Она пропала, – сказал Бруно тихо. – Ее больше нет. Авзентинии больше нет. Темная эпоха поглотила ее».

Я была глубоко потрясена, что наверняка отразилось на моем лице. Бруно попытался мне объяснить. «Идя сегодня к каменному мосту, – сказал он, – я встретил Панталеона, племянника святого отца. Нам оказалось по пути: он тоже шел в Авзентинию. Мы и пошли вместе, болтая по дороге. Но, поднявшись на холм перед мостом, – Бруно сглотнул, – мы увидели, что все тропы в Авзентинию исчезли неизвестно куда. Пропали даже холмы! Непосредственно за мостом начинались поляны черного мха. Там даже успели прорасти молоденькие шипоносцы. Я сразу узнал их, потому что прежде бывал на окраинах Темной эпохи. И вот теперь, стоя на безопасном расстоянии, я наблюдал весьма знакомый пейзаж. Никакого сомнения: Темная эпоха непостижимым образом расширилась, вобрав и Авзентинию, и холмы.

Чуть позже Панталеон сумел разглядеть желтые пригорки в отдалении. Он указал мне рукой, и я тоже их увидел. Частицы Авзентинии все-таки уцелели, став янтарными островами в черном разливе. Пока я смотрел, произошло нечто такое, чему отказывались верить глаза. Облик эпох опять изменился. Не очень далеко от нас один авзентинийский холм расширил свои пределы, оттеснив черноту леса. Почти тотчас последовало еще одно потрясение: за каменным мостом возникли участки знакомой пожелтевшей травы. Мы с Панталеоном стояли и смотрели, не в силах выговорить ни слова. Я тщетно пытался понять, что же происходит. Но ты же знаешь Панталеона. Поддавшись внезапному порыву, он побежал вперед – поближе взглянуть на то, что там творилось. Я хотел его отозвать, но он меня не послушал».

И Бруно утер лоб.

«Если бы я только сумел его остановить!..

Панталеон пересек мост и перебежал по траве к самому краю черного мха. Тут я услышал шум ветра, похожий на предвестие бури… Панталеон протянул руку – потрогать черный мох. Помню изумление у него на лице. И в это время у него за спиной словно порыв ветра пронесся по ветвям шипоносцев. Панталеон вскочил на ноги… слишком поздно! Ветер заставил меня заслонить руками лицо, когда же я посмотрел снова – за мостом все снова стало черно, тьма поглотила желтый слабенький огонек. Панталеона же нигде не было видно!»

Бруно поднял на меня взгляд, полный ужаса.

«Однако я продолжал слышать его голос. Он отчаянно кричал, убегая меж шипоносцев. А потом… потом все стихло».

Мы с Бруно долго сидели молча, словно не одна я утратила дар речи. Затем он вздохнул.

«Не могу в толк взять, что же это было. – И поднялся на ноги. – Как бы то ни было, я обязан рассказать святому отцу, что сталось с его племянником. Возможно, какой-нибудь смельчак отправится туда и найдет его, если он еще жив».

Я кивнула. Посетить священника было вправду необходимо. Однако после ухода Бруно я почувствовала странную, нарастающую тоску, а потом – форменный ужас, от которого судорога сводила живот. История, рассказанная моим другом, потрясла и напугала меня сама по себе, но появилось и ощущение другой, гораздо более близкой опасности; какого рода – я понять не могла. Нужно было немедленно что-то делать, но что?.. В итоге я побежала в деревню, к дому священника, где должен был находиться Бруно.

Возле стен Муртии я встретила бродячего торговца, что приходит в Муртию из Гранады. Это старик, сгорбленный, иссушенный, как наши холмы; тем не менее раз в две недели он одолевает дорогу. Он о чем-то спорил с одним из деревенских, и разговор шел на повышенных тонах. Рассерженный покупатель внезапно выхватил меч и яростными ударами принялся крушить тележку торговца. Представьте, я вздохнула с облегчением: он все-таки рубил тележку, а не самого старика. Чуть позже мой разум уловил, что именно предстало моему взгляду… Повозка! Погибшая повозка! Строчка с карты! «А погибнет повозка, на козлиную голову путь продолжай…» Не теряя времени, я последовала указанию карты.