Росс Уэлфорд - Что не стоит делать невидимке [litres]

Я слышу, как хвост Леди стучит по полу, когда она принимается вилять.

– И-и, ах ты пройдоха, чего ты тут делаешь?

Морин спрашивает:

– Кто оставил бы собаку в церкви?

Я не высовываюсь, пока Линда и Морин решают, что лучше оставить Леди тут, потому что она, скорее всего, принадлежит органисту или ещё кому-то, а несколько минут спустя уходят, посмеиваясь над собакой, ворующей еду у бедных семей, и обсуждая, что надо переговорить на этот счёт с преподобным Робинсоном.

Я выползаю из-под скамьи, и я вымотана. Просто совершенно разбита. Я утомилась от бега, от пряток, от лжи и от всего сразу.

Я беру одну из подушечек, на которых встают на колени, и кладу её на скамью, а потом ложусь на неё головой, вытянувшись во весь рост, и пытаюсь уснуть, но не могу, потому что глаза закрыть не получается. Я нахожу псалтырь и кладу его в открытом виде себе на лицо, и он блокирует большую часть света.

Может, когда я проснусь, всё будет хорошо.

Я слышу, как начинает играть орган.

Органист, наверное, пришёл попрактиковаться. Я убираю псалтырь с лица и оглядываюсь вокруг. Лучи света, льющиеся сквозь витражи, падают уже с другой стороны.

Я не знаю, сколько времени, но, видимо, проспала я долго. Коробки с едой пропали со стола, значит, здесь кто-то был, это ясно. Леди по-прежнему спит под скамьёй.

Я медленно иду по широкому нефу к алтарю в передней части церкви, и в голове всплывают отрывки из службы, на которую я раньше ходила с ба.

Я даже знаю, не гадая, что органист играет Баха. Это его «Токката и фуга ре минор». Держу пари, вы её слышали, честно.

Не то что я чувствую себя как-то особенно религиозно. На меня не снисходит никакое огромное откровение, меня не «переполняет святой дух», как сказала Зуки Кингхорн после того, как побывала в каком-то церковном лагере и, не затыкаясь, болтала о своём «новом лучшем друге» Иисусе. (Близнецы Найт некоторое время подкалывали её насчёт её «невидимого друга», что, по-моему, было довольно некрасиво, ещё задолго до того, как идея невидимого друга стала для меня реальнее, чем хотелось бы.)

Я скорее вспоминаю. Я смотрю на огромного вырезанного из дерева Иисуса на кресте, висящего над алтарём. Когда я была маленькой, я его боялась. Он раскрашен красками, на руках и ногах у него кровь, и я помню историю о том, как Иисус умер и воскрес, и помню, что даже в детстве думала, что это весьма маловероятно.

Конечно, всё это было до того, как я стала невидимой, во что в детстве я не поверила бы тоже.

Это я? Я живой призрак?

Я смотрю вниз на себя: на невидимую себя, не отбрасывающую тени, как вампиры в кино.

Могу ли я прожить жизнь, всю свою жизнь , вот так?

Снаружи светло, но температура немного упала: вечереет. Ветра нет, но, по крайней мере, я больше не буду потеть. Над морем собирается огромная грозовая туча, и воздух такой плотный, что кажется, будто он приглушает шум прибрежной дороги.

Позади меня, за толстой дверью, органист по-прежнему играет Баха, который эхом разносится по моей голове, когда я смотрю на большие часы на стене церкви. Почти девять – это хорошо, потому что…

Девять?

Девять часов?

Типа, девять часов сегодняшнего вечера ?

Я пялюсь на часы, слушаю приглушённые звуки органа и вижу, как минутная стрелка подползает к двенадцати. Одновременно с этим в голове у меня всплывает мысль.

Бойди.

Зажигай свет.

Зажигай свет сегодня вечером .

Я пообещала. Он никогда меня не простит, если я не приду. Никогда в жизни. Как я могла быть такой эгоистичной, тупой, легкомысленной?

Бедный Бойди. Он сердце и душу в это вложил, деньги потратил, подвергся насмешкам, а теперь?

Он говорил мне, что это будет сегодня вечером. Пригласил кучу народу: в частности, журналистов и телевизионщиков. Я пыталась ему сказать, что мне кажется, что это не такое мероприятие, на которое люди охотно соберутся, – ну знаете, чтобы он «реально оценивал ситуацию», но он, в типичном своём стиле, плевать на это хотел. И, учитывая всё это, становится лишь важнее, чтобы я, по самой меньшей мере, хотя бы пришла.

А теперь я его подвела, а друзья так не поступают. Я не могу даже удивлённо улыбнуться при осознании, что Бойди теперь мой друг: настоящий друг, такой, которого не хочется подводить, потому что ты знаешь, что он не подведёт тебя . Я замоталась со своими собственными проблемами и напрочь забыла о том, что он планировал долгие месяцы.

Без мобильника я не могу позвонить ему и извиниться, или сказать где я, или сказать это:

Я буду на месте.

Если побегу.

Если я побегу отсюда до маяка Святой Марии, я буду там к девяти. Сколько тут? Три километра? Четыре? Я никогда в жизни так далеко не бегала. Но теперь именно это я и делаю, Леди радостно семенит со мной рядом, и ритмическое движение – одна босая нога за другой, одна за другой – оказывает на меня своего рода гипнотическое воздействие.

Вскоре я миную небольшой павильон с аттракционами и индийский ресторан в Калверкоте и сворачиваю к объездной дороге, ведущей вниз к пляжу и набережной.

Пять минут спустя я дышу глубоко, но ровно.

– Я иду, Бойди, – пыхчу я себе под нос.

Калверкот заканчивается знаком «Добро пожаловать в Уитли-Бэй». Маяк маячит в отдалении, белый на фоне медленно темнеющего неба; я вижу большой белый купол старого Испанского Города – танцевального зала, который теперь заколочен досками; пробегаю мимо бассейна «Волны» с заносчивым персоналом; Леди по-прежнему не отстаёт. (Обычно она никогда не слушается команды «к ноге», но сейчас бежит рядом, словно образцовая собака на проверке послушания. Может, она думает, что если умчится вперёд, то уже не сможет меня найти.)

Я всё продумала. Я не хочу похищать лавры Бойди. Я дождусь, пока он провернёт свою штуку с маяком. И вот тогда расскажу всё людям, которые там будут. Я предполагаю, что кто-то всё-таки да заявится.

Я пробегаю мимо прогуливающихся людей. Теперь моё дыхание тяжёлое и сиплое. Шумное.

Мне уже просто наплевать. Я знаю, что люди удивлённо оборачиваются, услышав топот моих ног по камням, а я только припускаю быстрее, потому что знаю: время на исходе. Ноги жутко болят, особенно пятка, которой я наступила на фарфоровую собачку, и мне приходится перебраться на песок, так что я спускаюсь по песчаной тропинке на пляж – бежать там медленнее, зато не так больно.

Мы почти на месте. Ещё метров пятьсот? Четыреста?

Чтобы подстегнуть себя, я представляю Бойди – его обиженное лицо, когда он понимает, что меня не будет с ним во время его минуты славы – и пробираюсь по камням на ведущий к острову волнолом, заработав очередной порез на стопе ракушкой морского черенка, но не сбавляя темпа.