Росс Уэлфорд - Что не стоит делать невидимке [litres]

– Ого, – говорю я, выходит странновато, но прекрасно выражает мои чувства.

– Но это ещё не всё, – он не смотрит на меня, и всё остальное просто выпаливает.

У его мамы биполярное расстройство, которое он объясняет как психологическое состояние, при котором человек иногда безумно энергичен, едва ли не до маниакальности, а иногда ужасно вымотан и подавлен. Порой это не даёт ей работать, а однажды она даже попала в больницу.

– Когда это было? – спрашиваю я, но мне кажется, я уже знаю ответ.

– Когда я начал тусоваться с тобой. Мне нужен был кто-то, кто просто… не знаю. Не будет ужасно ко мне относиться. Когда маму увезли, ты осталась, в принципе, единственной.

Я пью сок в тишине. Я действительно не знаю, что сказать.

Наконец Бойди нарушает молчание.

– Это важно? – спрашивает он.

Видимо, вид у меня непонимающий.

– Это важно, что мой папа жулик, а моя мама… – он задумывается на мгновение. – А моя мама психически нездорова?

– Важно? Конечно, это важно! В смысле, они оба офигеть как важны.

– Нет, я имею в виду… для тебя это важно?

Тут до меня доходит.

– Нет, Бойди. Это не значит, что ты нравишься мне меньше. Перед каждым из нас свои реки, но у нас есть материал, чтоб построить мосты.

Он насмешливо кривит губы.

– Так моя ба говорит, – объясняю я.

– Блин. А я-то уж подумал, тебя какой-то философ покусал.

Потом он начинает рассказывать. Про болезнь мамы (которая началась много лет назад), про отчаяние папы, когда его юридическая фирма начала терпеть убытки, и небольшую хитрость, которая переросла в крупное мошенничество, и суд над папой, который состоялся именно в то врем, когда маму положили в больницу…

– Он хороший человек, – говорит Бойди о своём папе. – Тебе бы он понравился. Но он… он принял несколько плохих решений.

– И теперь ты за главного? – спрашиваю я.

– Ну, когда у мамы дела плохи – приходится. Прямо сейчас она в норме. Поехала папу навещать. Итак – ты голодная? Я пробую новый рецепт.

Тут-то я и понимаю, почему он такой отличный повар. Потому что ему приходится готовить себе самому, когда мамы нет дома.

У меня такое чувство, будто я вижу Бойди в совершенно новом свете. Однако он какой-то странный и дёрганый на протяжении всего ужина – а он настаивает, чтобы ужинали мы за столом, а не держа тарелки на коленях, как обычно. Он приготовил что-то с говядиной – пальчики оближешь, и я всё говорю: «М-м-м-м, вкуснятина» и всякое такое, но Бойди всё равно как будто отвлечён.

Наконец он говорит:

– Эффель?

– Бойди?

– Есть кое-что, что я собирался сказать.

– Да?

Я настораживаюсь, потому что думала, что все откровения уже позади. Что он собирается сказать? Ох, стоп. Да, конечно, нет. Да, конечно, нет?

Я приподнимаю руку и говорю:

– Бойди. Вот тут остановись. Я надеюсь, ты не собираешься «позвать меня на свидание» или что-то такое?

Следует долгая пауза, во время которой Бойди просто таращится на меня. Его плечи опустились, а выглядит он немного печальным.

– Не тупи, – наконец говорит он. – Не собирался я тебя никуда звать. В смысле, мы ж лучшие дружбаны, э? Мне нравится быть твоим другом, и было бы неприятно всё испортить, правда? В смысле, подвергать нашу дружбу риску из-за… из-за… Нет, не собирался я тебя звать. Ц-ц, ну честное слово, Эффель. За кого ты меня принимаешь?

Что ж, это было весьма эмоционально. Фух.

– Тогда что ты хотел мне сказать?

– О, эм… – он задумывается на минутку. Он потерял ход мысли. – Хочешь десерт?

– И всё?

– Лимонный сорбет. Сто процентов вкуса, пятьдесят процентов калорий.

Он хороший друг, Бойди.

Но не больше. Мы просто друзья.

Оказалось, что папа Бойди был не таким юристом, которые выступают в суде. Он был, скорее, из тех, которые сидят целыми днями за компьютером: занимался налогами и чем-то под названием «электронная судебная бухгалтерия» – этого я даже начать понимать не в силах.

И тюрьма у него не такая, в которой кругом металлические решётки и нужно трудиться, как на каторге, с утра до ночи. Она называется «Тюрьма категории C» – к нему разрешены визиты, и у него есть компьютер, интернет и всякое такое.

И это означает, что в качестве одолжения Бойди он изучает платёж, который я внесла в какой-то китайский банк – гонконгский, если точнее – за «Доктора Чанга Его Кожа Такой Чистый».

Бойди сказал ему, что я внесла платёж (с карточки ба) и не получила товар, так что нам не пришлось рассказывать историю с невидимостью. Мистер Бойд – Пит – говорит, что есть два вероятных варианта.

Первый – то, что небольшая компания меняет банки и счета, но сохраняет физический и IP адреса. Такие компании, говорит он, достаточно легко отследить.

Другой вариант – это гораздо более крупная корпорация, проводящая множество самых разных транзакций между странами, постоянно открывающая и закрывающая банковские счета в разных банках с разными фальшивыми адресами и каким-то образом не оставляющая электронных следов – чтобы быть на два, три, четыре шага впереди людей вроде него. Их часто невозможно отследить – особенно без большой команды и – в данном случае – беглого мандаринского или кантонского китайского. У Пита нет ни того, ни другого.

А если это первый вариант – а Пит говорит, что он оптимист – тогда есть вероятность, что мы сможем разжиться новой порцией странного зелья.

Также он дружит с товарищем по заключению из его блока, который знает и мандаринский, и кантонский и говорит, что поможет.

Что тогда?

Кто знает?

Семестр почти закончился, и мне хотелось бы сказать, что с Джесмондом и Джарроу произошло нечто ужасное, но это не так. Однако они всё же здорово попритихли. На фонарных столбах не появлялось новых объявлений. Слухи об этой конкретной схеме развода расползлись, и всю прежнюю популярность близнецов как ветром сдуло.

Миссис Аберкромби получила назад своё вознаграждение.

Остальные? Араминта говорит, что они тоже получили, и мне придётся верить ей на слово.

Думаю, это неплохой результат.

Я пока никому не рассказала, что Фелина – моя мама, хоть я и не хочу раздувать из этого великую тайну.

Я всё ещё размышляю, что мне делать с именем. Этель Ледерхед – не настоящее моё имя: меня зовут Тигрица Кошечка «Бу» Маккей.

Хотя в последнее время понять, что настоящее, а что нет, довольно непросто.

А моя кожа? Гораздо лучше, спасибо.

Гораздо лучше.

Завтра мой день рождения – тринадцатый.

Дождя не было уже несколько недель. Поле делается жёлтым и сухим, а безоблачное вечернее небо становится бесконечным и насыщенно-фиолетовым.