Росс Уэлфорд - Что не стоит делать невидимке [litres]

Мы бы отпраздновали завтра вечером, в мой настоящий день рождения, но папе надо лететь в Новую Зеландию разобраться с какими-то делами, так что приходится перенести на день раньше.

Вечеринка ли это? Не совсем. Я не хочу, чтобы это была вечеринка – это нечто гораздо важнее.

Кроме того, для вечеринки в честь тринадцатилетия список гостей, собравшихся на большом плоском камне под маяком, был бы ну очень странный.

Тут:

• Я, ясное дело.

• Ба.

• Леди.

• Бойди, его мама и папа, которого отпустили на день на побывку – это когда заключённым разрешают повидаться с семьёй. (Он неплохой. По сути, более старшая и толстая версия Бойди, и на преступника вовсе не походит. Мама Бойди улыбчивая и стеснительная.)

• Миссис Аберкромби с Джеффри. (Знаю, но мне вроде как пришлось её пригласить, потому что я хотела, чтобы у ба здесь был кто-то из друзей – да и миссис Аберкромби стала гораздо лучше относиться ко мне теперь, когда Джеффри перестал на меня рычать. Относилась бы ещё лучше, если б знала, что это благодаря мне ей вернули вознаграждение.)

• Преподобный Генри Робинсон.

• Кирстен Олен (которой я уже рассказала про маму/Фелину, но не про невидимость. Пока что).

• Тот же тип из «Уитли Ньюс Гардиан», который был на сотом прабабулином дне рождения. (Статус местного героя Бойди только усилится, и он зазнается ещё сильнее, но теперь я уже не очень возражаю.)

• И – из всех людей – мистер Паркер и весёлая леди по имени Никки, которую он представил как свою партнёршу. (Я и подумать не могла, что у мистера Паркера может быть девушка. Он, как выясняется, большой любитель маяков. Он сказал Бойди, что может позаимствовать из музыкального кабинета пульт звукорежиссёра и усилители и даже съездил в школу на каникулах, чтобы забрать их. Я сочла это выдающимся поступком, но мистер Паркер назвал это «сущим пустяком для собрата по фарофилии».)

Всё (и все) оказывается не тем, чем кажется на первый взгляд.

Бойди с нервным видом расхаживает из стороны в сторону. На прошлой неделе он подстригся и сбрил пух, который рос у него на подбородке, и теперь выглядит гораздо лучше – и по сути, никакого особого двойного подбородка под этим пухом и нет. Также он прикупил себе новой одежды. Это мило: он как будто принарядился по особому случаю. Не уверена насчёт рубашки с узорами, честно говоря, но, по крайней мере, новые вещи хорошо на нём сидят. Я нашла ему фуражку смотрителя маяка в интернете (кто знал, что такое вообще бывает? Точно не я), и он просто без ума от неё.

Мы ждём ещё одну гостью. Папа уехал за прабабулей в «Прайори Вью». Обычно все тамошние жители укладываются спать в девять, и руководство очень не хотело её отпускать.

«Отпускать её? – слышала я папин разговор с ними по телефону. – Она у вас пленница что ли или всё-таки пансионерка?»

Это всё решило.

Вот только они запаздывают. Обычно в этом не было бы ничего страшного, но через двадцать минут волнолом погрузится под воду, и мы застрянем на острове Святой Марии на всю ночь.

Мы все беспокойно вглядываемся в волнолом и стоянку, надеясь увидеть, как к нам в сумерках приближаются фары.

Папа же не может такое пропустить, правда?

На мне мамина футболка, та, что по-прежнему немного пахнет ею. Я знаю, что от этого запах может выветриться, но сегодня мне почему-то всё равно.

– Вон они! – кричит Бойди, указывая на пару приближающихся к нам фар, и я тихонько выдыхаю от облегчения.

Рядом с папой сидит прабабуля – крошечная фигурка на пассажирском кресле. Когда машина притормаживает у подножья ступеней, рядом с плоским камнем, я вижу, что в салоне есть ещё кто-то, какой-то мужчина на заднем сиденье.

– Кто это? – спрашиваю я ба, но она понятия не имеет.

Мы уже приготовили кресло-каталку, и я подкатываю её к машине, чтобы помочь прабабуле усесться.

– Стэнли? – говорю я, приблизившись и разглядев, что за старик сидит сзади.

– Ага, – хмыкает папа. – Твоя прабабуля не желала ехать без своего кавалера, правда, миссис Фриман?

Прабабуля широко улыбается и кивает, усаживаясь в кресло, а потом одаривает меня своей водянистой улыбкой и говорит:

– Привет, касаточка.

Папа встаёт позади кресла, а я обхожу машину и помогаю Стэнли выйти. Он хилый, но на ногах держится крепко.

– Привет, Бу, – говорит он пронзительным старческим голосом. – Я много о тебе слышал. Очень приятно увидеться с тобой.

(Лишь потом я задумываюсь, что он имел в виду. Он намекал на мою невидимость? Неужели прабабуля ему рассказала? Как бы то ни было, я с удивлением понимаю, что не против.)

– Давайте помолимся, – говорит преподобный Робинсон.

И пока мы все складываем ладони перед собой и начинаем бормотать «Отче наш», я не закрываю глаз и оглядываю собравшихся.

– Отче наш, иже еси на небесех…

Старый Стэнли стоит за прабабулиным креслом и поправляет ей шерстяную шаль. Прабабуля не закрыла глаза, вместо этого вглядываясь в какую-то точку далеко в море. Её губы двигаются, когда она молча произносит знакомые слова.

Миссис Аберкромби опустила Джеффри на землю, и он выглядит куда счастливее, вместе с Леди обнюхивая литораль.

Кирстен стоит за школьным звукорежиссёрским пультом: она отвечает за музыку.

Все произносят «Аминь», и следует пауза, во время которой нам громко отвечают чайки, пролетающие над нами.

– Мы готовы? – спрашивает Бойди.

– Подожди, подожди! – говорю я.

Я достаю из кармана пакетик «Харибо», надрываю его, высыпаю мармеладки на ладонь и раздаю – каждому по одной.

– Некоторые из вас помнят, что это мамины любимые, – и все грустно улыбаются, принимаясь жевать.

Папе сперва приходится выплюнуть никотиновую жвачку.

Я киваю Кирстен, и она передвигает ползунок. Из динамиков начинает литься мамина песня, звук густой и громкий:

Пока мама поёт «Зажигай свет», Бойди щёлкает кнопкой на удлинителе, ползущем вверх по маяку, и свет миллиона кандел проливается на плоский камень, струясь из стеклянной верхушки в тридцати восьми метрах над нами.

Маяк освещает весь пляж.

Он освещает море.

Он освещает весь мир – такое у меня ощущение.

Стэнли радостно вскрикивает, хлопает и вопит: «Браво!».

И все следуют его примеру.

Ба лезет в свою холщовую сумку и передаёт мне медную вазу с резным узором, которую я видела на антресолях, когда шарилась в вещах ба. Это было словно целую жизнь назад, и – в некотором роде – так оно и есть.

Я вдыхаю запах футболки и снимаю с вазы крышку.

Мамина песня продолжает играть, люди жуют мармелад, а я поднимаю урну, давая пылеобразному содержимому высыпаться, и его немедленно уносит ветром в море. Парочка песчинок праха упали на камни, но вскоре волны слизывают их. Через несколько секунд ни в воздухе, ни на земле не остаётся ни крупинки.