Мила Нокс - Игра в сумерках. Путешествие в Полночь. Война на восходе [сборник litres]

Пусть мелодия и исчезнет, но где-то она все-таки будет жить.

Быть может, в его собственном сердце.

«Я расскажу тебе сказку.

Жили-были двое.

Один был темен, как ночь, но имел прекрасное, любящее сердце.

Другой же сиял ярче солнца, но сердца у него не было.

Первого звали Любовь, а второго Смерть, и оба они – две стороны одной монеты».

Если ты все-таки взял эту книгу в руки и не побоялся моих угроз, дочитал до этого момента, поздравляю!

Ты, мой друг, лопух.

Ну, правда, как можно читать дневник, в начале которого сказано: «Если ты его читаешь – знай, ты уже труп. Я тебя где угодно найду, и поверь, ты не досчитаешься пальцев не только на руках, но и на ногах. Положи книжку, где взял, и беги, пока не задымятся подошвы»!

Правда, могу тебя утешить: лопух ты везучий. Потому что я передумал. Читай на здоровье.

Я не хотел оставлять тебя на той ноте, какой заканчивался мой рассказ о восходе на площади в Албе-Юлии. Тебе ведь интересно узнать, что случилось потом? Ну, например, что сказала Шныряла, когда обнаружила, кем на самом деле был Кобзарь?

Впрочем, я думаю, ты и так знаешь. А дословно передать весь поток ругательств нет возможности: в дневнике остаются считаные страницы, и скоро он закончится.

Ты, пожалуй, спросишь меня, что же случилось со Змеевиком: ведь он обещал служить змеям и обратиться в одного из этих холодных гадов! Оказывается, не одни мы готовились к бою. В тот момент, когда закончилась битва с нелюдимцами, к Албе-Юлии уже подползало несметное полчище гадов. Вся сотня Виковых братишек! Можете себе представить?!

Месяц обещания подошел к концу, и тут бы пришлось Шныряле прощаться со своим ненаглядным принцем со слезами на глазах (ну или с руганью на устах – это больше по ней), как вдруг, едва первый из братьев, Синий змей, сунул голову на площадь, между Виком и кишащими ползучками встал Волшебный Кобзарь.

Тут-то все и поняли, кем он являлся на самом деле.

Поднялся ураганный ветер. Все потемнело. Восход скрылся за тучами. Змеи – видел бы ты их, дружище! – так и заюлили от ужаса. А голос Кобзаря – совсем другой, могучий и холодный – грянул над площадью и отдал приказ: подчиняться Мертвому Господарю в любом обличье: змеином или человеческом! А кто ослушается, тот… Ну в общем, Кобзарь пообещал им кару Балаурову на их змеиные головы, и Синий змей вынужден был прикусить свой язык. И хвост тоже. Что он, собственно, и сделал. Потому как короны ему не видать еще лет сто. А может, тысячу. Кто знает, сколько живут парни с каменными сердцами?

Впрочем, у Вика-то оно каменное наполовину.

Узнав, что Кобзарь и есть Смерть, Шныряла чуть не убила его (хм, странное сочетание слов!), но когда он благословил их вместе с Виком на царствование, оттаяла.

– Я, – пробухтела она, – конечно, рада. Но править с ним? В этом гадюшнике? Еще чего! Обойдетесь!

И уверила всех, что продолжит жить в своей каморке. Как долго, не знаю. Вик пытался уговорить ее переселиться под гору, но Шныряла пригрозила его покусать. Я спросил Вика, что с ними будет дальше – ведь у нежителей не может быть ни свадеб, ни детей.

– Наше время на исходе, – сказал Вик. – Нежители, выполнив цель, уходят. Но наша цель была встретить друг друга. Я надеюсь, Смерть даст нам немного времени…

– И ты хочешь провести его под клацанье Шнырялиных зубов?

Змеевик запрокинул голову и расхохотался. Потом показал мне красный след на ладони.

– Я вчера подарил ей кольцо.

Не удержавшись, я иронически изогнул бровь.

– Помолвка?

– Ну… – Змеевик смущенно заулыбался. – Нежителям не положено… Но я…

– Понял. Где сейчас это кольцо?

– Мои слуги пытаются отыскать его в дебрях канализации.

– Ясно… – хмыкнул я.

Собственно, чего еще можно было ожидать от Шнырялы?! Все-таки Вик чокнутый, но я, пожалуй, не должен быть к нему так уж строг.

Мои собственные дела на этом фронте ничуть не лучше.

Едва Санда узнала, что я собираюсь в Извор, как заволновалась. Я убедил ее, что это ненадолго: мне нужно проведать кое-кого и убедиться, что все в порядке.

– Кого? – поинтересовалась она.

– Ну… друга.

Санда прищурила глаза. Кажется, стала догадываться, что я скрываю.

– Этот друг – девушка?

Я попал впросак.

Нет, серьезно, я ничего такого не думал. Просто мне хотелось убедиться, что Оана в порядке. Все же эта кутерьма заварилась отчасти по моей вине… Лазар был прав, когда испугался и укорял меня: ведь теперь, если Оана не будет цепляться за жизнь, не будет ей радоваться, она может стать нелюдимцем… То, что чуть не произошло со мной.

В общем, я подумал, что неплохо пообщаться и последить за ней какое-то время. А потом, может, удастся как-то объяснить, что ей ни в коем случае нельзя поддаваться плохим чувствам.

Я рассказал это все Санде, но та прищурилась еще больше.

– Когда вернешься?

– Через пару дней, – пообещал ей. – Обязательно успеем на ярмарку.

Санде вернулась ее квартира, но мне еще предстояло обрести дом. Ума не приложу, что делать. Не мог бы Кобзарь за все мои страдания хотя бы золотой ночной горшок подарить? А то: любовь – главное богатство!

Ага.

Я, конечно, все понимаю, но мне уже надоело слушать вопли усопших соседушек, которые никак не поделят могилу. И у меня ощущение, что на самом деле они ничего делить не собираются, им, по-видимому, это нравится: уже целый век препираются. Боюсь, это будет продолжаться еще лет сто.

У меня столько времени нет.

И все же я почему-то не могу покинуть это кладбище. Теперь я привязан к нему еще больше, чем прежде: именно тут захоронен мой настоящий отец Александру Вангели. Да, мы так и не успели поговорить с ним как отец с сыном и, возможно, никогда бы не смогли, но отчего-то мне кажется, что перед самой смертью, когда мэр отпустил меня, что-то в нем изменилось. Вдруг, останься он в живых, мы бы нашли общий язык… Я бы вновь обрел дом… Семью… Или это просто мечты? Мог бы отец стать вновь тем, кого я видел в детских воспоминаниях?

Я этого не узнаю.

Мэр Китилы Александру Вангели похоронен на кладбище Китилы, и его покой охраняют те, кого он всегда ненавидел, – нежители. Я прихожу на его могилу, чтобы посмотреть на высокую надгробную плиту, где выгравировано его имя и охотничий крест, – Вангели до конца оставался предан своим идеалам и, несмотря на все дурное, что совершил, умер как герой в битве, защищая покой мирных жителей. На его могиле всегда тихо, даже ветер молчит в память о Вангели, и, слушая это мертвенное безмолвие, я все жду звука. Чушь, возможно, но мне иногда кажется, что я вот-вот услышу в этой тишине шелест травы под каблуками, оглянусь и увижу… его.

Он мог бы вернуться нежителем. Ко мне.