Петроний Аматуни - Почти невероятные приключения в Артеке

Но я тут встретил мировецких ребят, и мы сучкуем, то есть становимся непохожими на всех. Не чёрными, а вообще — особенными. Когда совсем станем непохожими, я всё опишу подробно, а пока — ищем правильные пути».

Вот уже автобусы бегут по горному склону (Второй Гошкин «слой») на высоте метров двести над синим-пресиним морем. Свернули влево. Теперь Аю-Даг виден прямо по ходу и немного справа; сходство горы с медведем становится поразительным.

Чуть слышно шуршат шины колёс, посвистывает ветерок, донося волнующий запах моря, сухо потрескивают цикады, весело шелестят перистые листья пальм, и стройно красуются кипарисы у выгнутого подковой добродушно-ворчливого побережья. А навстречу шагают густые горные леса.

Ещё поворот, но уже вправо, слегка вниз — и вереница автобусов замирает возле четырёхэтажного светлого корпуса дружины «Алмазной», неподалёку от белого обелиска, увенчанного мраморным бюстом человека с задумчивым взглядом, бородкой и усиками.

— Памятник Зиновию Петровичу Соловьёву, — сказала Оля. — Наша дружина носит его имя.

Весело выбежали ребята из автобусов, а наши три друга — Гошка, Мокей и Джон — запели под гитару только что сочиненную ими песенку:

— Становись! — скомандовал Яков Германович. А когда все построились, разрешил стоять «вольно» и объявил, кто в какой палате будет жить, после чего добавил: — Не мешкайте, ребята, потому что нас ждут в столовой…

— Так недавно ж ели, в Симферополе, — раздались голоса.

— Ничего, это не повредит, — успокоила Оля. — Знайте, что с этой минуты отряды соревнуются между собой, в том числе и по весу…

— Как это — по весу? — спросил Гошка, слегка бледнея от неясного, но тревожного предчувствия.

— В прямом смысле: кто на сколько поправится за смену.

— А повара здесь как?..

— Сам увидишь…

Гошка пошатнулся и прислонился к Джону: — Поддержи меня, О'кей.

— С тобой плохо?..

— Я… я люблю поесть, — признался Килограммчик. — А мне надо худеть…

— Не тоскуй, — успокаивал его Мокей. — Будь сучком во всём!

— Главное, — посоветовал Джон, — больше движений. Спорт превращает продукты в мускулы.

— Где там… — безнадежно махнул рукой Гошка. — Разве после хорошей еды захочется шевелиться?..

— Уж это ты прав, — согласился Мокей. — А вон, видать, и шеф-повар пришёл с помощниками!.. Точно! Слышите?

— На разбойников похожи, — проворчал Гошка.

— Нет-нет, — возразил Джон, — хорошие, крепкие люди!

— Дай им только волю, — нахмурился Гошка, — так и вовсе закормят…

В палату сучков , как теперь все называли нашу троицу, подселили мальчика, тоже недавно окончившего пятый класс. Тихий… Синеглазый. С тёмным чубом. Паренёк был не мал ростом, но и не высок, не слаб, пожалуй, но и не могуч в теле. Вид его вызывал у окружающих, благодушие.

— На тебя посмотрел — и чаю захотелось, — признался Гошка.

— Ты откель? — полюбопытствовал Мокей. — Не из питомника?

— Из Пролетарска я.

— Рабочий? — улыбнулся Джон и поднял правый кулак. — Салют!

— Это город такой есть у нас в Ростовской области, — объяснил Гошка. — Казачий…

— Долгополов я, — добавил паренёк. — А звать Петром.

— Петром… — передразнил Мокей. — Хлюпик ты для такого имени! Нарекаю тебя… — ненадолго задумался Мокей. — Нарекаю тебя… Будешь ты сучок наизнанку — Вмятина…

— Вмятина? — засмеялся Пётр. — Как это понять?

— Вот мы — сучки , гордые представители человечества! — И коротко объяснив суть новшества, Мокей бухнулся на кровать.

— Одетым… вроде нельзя, — заметил Пётр.

— Вот ты и оголяйся, а нам запреты — что воробью вот эта клетка…

«Клетка», в которой их поселили, представляла собой уютную комнату на третьем этаже с выходом на балкон. Четыре деревянные кровати с упругими матрасами, возле каждой — тумбочка. Вдоль стены, по обе стороны двери — шкафчики для одежды, зеркало.

С балкона, куда вышел Пётр, открывался чудесный вид на Артек и море.

Снизу крикнули, чтобы все шли получать артековскую форму. Поначалу Мокей обрадовался: «одежонка классная», но потом помрачнел:

— Не учёл я. Это ж теперь все друг на дружку похожи станут. Труднее будет сучковать. Ну ладно, сучки , покажем, «дисциплину»… — и он ударил по струнам:

Странное дело: веселая мелодия, даже при несовершенстве текста, пленяет нас. Пётр аж привстал.

— Здорово играешь… — восторженно произнёс он. — А слова чьи?

— Поэта Сучкова! Ребята, молчок! Я творю… — И в самом деле сочинил тут же, экспромтом, ещё один куплет:

Яков Германович, проходя в это время по коридору, остановился возле двери и сперва дослушал песню, даже руками подирижировал и лишь после припева вежливо постучался, заглянул к сучкам и строго сказал:

— Спать!

Утром палата сучков храпела так дружно, что дежурному удалось поднять только Петра. Остальные встали, когда корпус опустел, — все уехали на экскурсию по Артеку.

В столовой уже знакомый шеф-повар страшно обрадовался их появлению:

— О это и есть знаменитые сучки ?! Рад, очень рад видеть вас, джентльмены… Так приятно встретить столь выдающихся и неповторимых людей здесь, у нас, да ещё в такую рань!

— Нам бы этого самого… — намекнул Гошка.

— Позавтракать? Как же, как же: с утра это необходимо и полезно… У нас сегодня были котлеты с рисом, сардельки, отбивные, пирожное заварное с кремом, кофе…

— А сейчас?

— Сметана, молоко…

— Давайте котлеты, — разрешил Мокей.

— Котлеты?! Уже обед готовим… А Яков Германович сказал, что вы сегодня на добровольной диете. Кстати, вот этому пузанчику она не повредит!

— М-м… — неопределённо промычал Килограммчик.

— Пошли, — кратко сказал Мокей.

— Куда? — не понял Джон.

— Проспали, — сказал Мокей. — Прозаически и добровольно. Объявляется разгрузочное утро…

Но едва они вышли из столовой, как их перехватили ребята:

— Айда на линейку! Горн слышали?

— Ну ещё бы, — деловито откликнулся Мокей. — Мы туда и спешим… Это наша Мечта с большой буквы!